убедил городские власти в необходимости проявить покорность: «Подданные не должны обсуждать мотивы приказа… Если они подчиняются только тогда, когда сочтут это нужным, то это уже не подчинение. В основе общественного спокойствия и порядка лежит почтительность, которую должны внушать высшие власти». Хотя Дижон покорился, он все-таки потерял свои привилегии, как и вся провинция. В Провансе также было применено насилие, когда король учредил десять финансово-податных округов с общим числом чиновников 350 человек. У представителя короля, Дре д’Обре, посланного в Экс для наблюдения за утверждением указа местным парламентом, сожгли его карету, а самому ему пришлось бежать через крышу дома. Королевский указ был осужден Штатами как «самый пагубный не только для имущества, по также и для свобод, даже самой жизни народа этой страны». К ноябрю 1629 года Экс был охвачен восстанием, а провинция все еще была без сборщиков налогов (elus). В Лангедоке произошла похожая история. Указ о создании двадцати двух округов со штатом служащих в 700 человек встретил сильное сопротивление со стороны парламента Тулузы. Среди самоуправляющихся провинций (pays d’etats) только в Бретани кампания правительства по достижению налогового единообразия прошла без эксцессов. Почему это было так, можно только догадываться. Бретонцы были известны своим неистовым независимым характером. Их мог также защитить Ришелье, который нуждался в сотрудничестве с ними в интересах развития морской торговли.

В сентябре 1629 года английский посол во Франции, сэр Томас Эдмондс, приписал Ришелье ответственность за притеснение королем провинциальных штатов:

«Он упразднил этот обычай созыва штатов губернатором и постановил, что после учреждения любой комиссии для сбора любых денежных средств в любой провинции это будет выполняться только государственными сборщиками налогов, которые являются лицами, привыкшими взимать налоги по всей стране, и чтобы сделать их власть абсолютной, они продают должности упомянутых сборщиков налогов по самой высокой цене, что точно определяет доход губернатора. Это он уже осуществил (как сказано) в провинциях Прованс, Дофине и Лангедок, и если сможет сделать то же в Бретани, что будет труднее, так как народ там сильнее держится за свои привилегии, то ему будет тотчас легче сделать это в других землях».

Однако точность этого сообщения современника была подвергнута сомнению историком Джоном Расселом Мейджором. Он указывает на то, что посол был новым, неопытным человеком, склонным приписывать все политические решения Ришелье. По мнению историка, министром, ответственным за расширение системы округов (elections) до числа самоуправляющихся провинций (pays d’etats), был хранитель печати Марийяк, а не Ришелье. За исключением случая с Лангедоком, утверждает он, Ришелье не имел дела с сословиями. Он никогда не упоминал о них в своих различных реформаторских предложениях, и почти никогда — в своей корреспонденции. Однако для историка опасно слишком много читать в тишине. Более того, другой историк, Орест Тейпам, указывал на тщетность попыток определения, кто же был инициатором изданного указа или принятого решения в правительстве Людовика XIII. «Главным принципом монархии являлось то, — пишет он, — что король был источником политической власти в государстве и не разрешал министрам утверждать, к их чести или нет, политические решения».

Но что же произошло с провинциальными штатами после Дня Одураченных, когда Ришелье восторжествовал над Марийяком? Политика, проводившаяся до сих пор правительством, была круто изменена. От абсолютизма, по словам Мейджора, отказались. Фактические данные, по крайней мере внешне, кажется, подтверждают этот вывод. В Бургундии были вскоре продолжены переговоры между королем и штатами. Во время своего визита в Дижон Людовик XIII заявил о готовности отменить указ об округах (elections) из-за нужды в деньгах. Штаты предложили ему 1,6 миллиона ливров, которые он принял. Бургундия таким образом сохранила свои штаты, а Дижон получил обратно привилегии. В Провансе новый губернатор Конде предложил отменить указ об округах (elections) за соответствующую плату. После небольшого торга штаты согласились платить 375 000 ливров в год в течение четырех лет. К осени 1631 года провинция практически вернулась к нормальной жизни. В Лангедоке не произошло быстрых перемен: налоги продолжали взимать без согласия штатов. Однако в сентябре 1631 года округа (elections) были запрещены королем. Людовик XIII запросил 3 885 000 ливров в качестве компенсации за сборщиков налогов (elus). Штаты согласились на это, и должность сборщиков была упразднена. Только в Дофине сохранилась система округов (elections). Это объяснялось, возможно, главным образом, неспособностью штатов урегулировать давнишний спор о природе налогов (taille).

Все это, по словам Мейджора, говорит о тенденции отказа от абсолютизма, после того как Ришелье победил Марийяка. Однако изменение политики произошло скорее благодаря обстоятельствам, чем личностям. Создание округов (elections) в самоуправляющихся провинциях столкнулось с сильным сопротивлением. Сопротивление часто вырастало в жестокие столкновения. Так как Франция готовилась вступить в Тридцатилетнюю войну, ее правительство не могло допустить, чтобы внутренние беспорядки вышли из-под контроля. Оно также нуждалось в деньгах, и политика отмены непопулярного закона в обмен на соответствующие наличные денежные средства, должно быть, имела больше смысла, чем упорное проведение курса, который только вызывал в стране волнения. Можем ли мы быть уверены в том, что даже Марийяк хотел проведения налоговой реформы любой ценой? Мейджор полагает, что Ришелье был сторонником введения финансово-податных округов (elections) в Лангедоке. Почему же он тогда согласился с их упразднением в 1651 году? Очевидно, он понимал, что новые условия требовали новой политики. Развитие абсолютистского государства, как доказал Дэвид Паркер, «было результатом не постоянного применения нового взгляда правительства или общества, а прагматической, часто специально (ad hos) внутренне противоречивой попыткой восстановить королевскую власть в обстановке быстро меняющегося мира. В любом случае ошибочно ставить знак равенства между elections и абсолютизмом, так как «существовали основательные и хорошо осознаваемые причины для того, чтобы не рассматривать elections как панацею от финансовых проблем правительства или как лучший способ для развития налогового единообразия». Эта политика несла с собой огромное увеличение административных расходов. Тем более, что сборщики налогов (elus) были известны своей неспособностью и взяточничеством. Более эффективным способом решения проблем правительства было не увеличение уже существующего числа продажных чиновников, а рассылка членов комиссий, чья власть могла быть легко упразднена королем.

Продажа должностей была весьма выгодной и использовалась французской королевской властью еще в средние века для увеличения доходов. Должность была больше, нежели пост в королевской государственной службе. По определению юриста Луазо, жившего в XVII веке, это было «обычное звание в сфере государственной власти». Под «обычным» он подразумевал «постоянное», в отличие от временного» или «чрезвычайного» чина; под «званием» — социальное положение, так как должности позволяли получить дворянство. Высшие государственные чины (например, канцлерство) давали наследственное дворянство, в то время как меньшие должности давали его только на время жизни самого чиновника. Однако семье чиновника могло быть навсегда пожаловано дворянство, если три последующих поколения удерживали эту должность в течение двадцати лет. Это стало возможным благодаря тому, что чиновник мог купить право передавать свою должность кому-либо еще. Ведь она также считалась одним из предметов частной собственности, которая могла быть куплена, продана или передана. Таким образом, рядом со старым дворянством (nobless d’epee) появлялось чиновное дворянство (noblesse de robe). Жалованье у этих должностей обычно было невысоким; однако они имели много льгот. Поэтому многие хотели получить их, и король учредил их больше, чем было необходимо для удовлетворения все увеличивающегося спроса той части людей, которые хотели улучшить свое социальное положение или увеличить доход.

С политической точки зрения, продажа должностей была опасна, так как король терял контроль над частью своей власти. Ведь у чиновников появилось групповое самосознание и коллективные интересы, которые не обязательно совпадали с тем, чего хотел или в чем нуждался король. Так, существовала тенденция сохранения должностей за относительно немногими семьями, которые стали чем-то вроде четвертого сословия в королевстве. Тот факт, что должности продавались, означал, что они могли легко попасть в руки людей, которым не хватало знаний или способностей, необходимых для выполнения таких функций. Короче говоря, к началу XVII века сложилась ситуация, когда король больше не мог быть уверен, что чиновники, для которых он первоначально создал должности, будут выполнять его волю. Другими словами, продажные должности стали препятствием на пути создания сильного правительства. Так как