Семен убрал ногу, поискал вокруг очки, положил хрупкую, похожую на велосипед оправу перед носом пациента и раздавил ее каблуком. Потом Атутин подкатил единственный в комнате стул поближе и уселся над пациентом, уперев локти в широко расставленные колени.

— Тебе, господин луноход, теперь «табуретка» будет, — как бы между прочим проговорил Семен, разглядывая самодельный пистолет (Ташевский сглотнул), — но до суда ждать долго. Я намерен внести кое-какие коррективы. Вот сейчас я вставлю эту мухобойку тебе в ухо и нажму на спуск. В конторе скажу, что ты убил Николая и сразу застрелился. Что скажешь?

— Не надо… — повторил Ташевский.

— А почему?! Почему, мать твою, не надо?! — заорал Семен, нагибаясь к самому лицу преступника. — Что может мне помешать?

Ташевский вдруг заговорил сбивчиво, горячо и торопливо. Из его слов получалось, что аналитики не ошиблись. Пациент действительно частным порядком занимался разработкой нового энергоресурса и добился «удивительных результатов». Атутин слушал все внимательнее.

— …Вы не поверите, — захлебывался словами Ташевский. — Я собрал прототип, и он работает, он вырабатывает мегазин… Я проводил лабораторные испытания… Там в колбе есть миллиграммов пять, вы можете проверить его.

— Какой мне резон от этой техномудии? — спросил Семен.

Ташевский заворочал худой жилистой шеей:

— Резон огромный! Вы вливаете тридцать миллилитров мегазина в бензобак, и на стакане обычного бензина можете доехать до Архангельска или… ну, не знаю… до Таллина. Ингредиенты можно купить в любой аптеке, ну еще бытовая химия…

— А тебе какой резон все это мне рассказывать?

— Я отдам вам прототип и объясню, как им пользоваться, а вы меня отпустите…

Семен усмехнулся:

— Ну и как он работает?

— Я не смогу вам объяснить принцип действия, — снова заторопился Ташевский. — Вы не поймете, это ракетные технологии (Семен поморщился), я могу объяснить, как пользоваться.

— И где твой прототип? — поинтересовался Семен.

— Здесь, в тумбе стола, — Ташевский указал на стол подбородком.

Семен вынул из тумбы плоский черный ящик с дырой посередине. В дыре и правда размещалась колба с прозрачной жидкостью на донышке. Атутин поставил ящик перед пациентом, опять сел на стул и сказал нарочито равнодушным тоном:

— Предположим, ты не метешь. Но зачем мне тебя отпускать? Загляну в твою станцию и выясню, что надо.

Ташевский засмеялся:

— Вы не разберетесь, к тому же я взорвал оба винчестера.

— Умник, — ласково сказал Семен. — И что же мы теперь будем делать?

— Вы освободите мне руки, и я уйду, — постепенно успокаиваясь, проговорил Ташевский. — Вы заберете прототип и тоже уйдете. А завтра я переправлю на вашу почту подробные инструкции. Все будет выглядеть вполне безобидно, в крайнем случае как дурацкая шутка.

— Я бы предпочел получить информацию сейчас.

Ташевский замотал головой:

— Тогда нет гарантии, что вы меня отпустите.

— Верно, нету, — согласился Семен.

— Да вы ничего не теряете, — заговорил Ташевский просительно. — Я вас не собираюсь обманывать. На вашей стороне власть. Вы можете объявить меня в розыск, и тогда мне…

— «Табуретка», — подсказал Атутин.

— Да, «табуретка». Вы думаете, я не понимаю, отчего этот сыр-бор? Не знаю, куда деваются такие, как Рейнгольд, почему случаются несчастные случаи с такими, как Баскаков или Веншин? Я прекрасно понимаю, что такое нефтяные акции и сколько они сейчас стоят. И сколько будут стоить потом. Нас, альтернативщиков, давят, как крыс. Вашими руками душат. Законами душат. Зачем мне вас обманывать?

— Обманывать незачем, — опять согласился Семен. — Хотя есть еще один вариант. Сейчас я вкачаю в тебя кубика три «ацетона». Твой язык станет мягким-мягким. И ты все объяснишь мне сегодня, без всякой почты.

Ташевский заметно побледнел.

— Как видишь, дружок, выхода у тебя нет, — сказал Семен и полез во внутренний карман.

— Не надо уколов, — севшим голосом сказал Ташевский. — Помогите мне встать.

Инструктаж со связанными руками занял минут пятнадцать.

— Все тривиально, — подытожил Семен, он был слегка разочарован.

Ташевский виновато и жалко улыбнулся:

— Да, тривиально… Я вашего товарища… не нарочно… Вы меня простите, если можете.

— Бог простит, — отрезал Атутин — А ну повернитесь спиной.

Ташевский послушно повернулся. Семен снял с него липучки.

— А теперь отойдите на четыре шага назад!

Ташевский так же послушно отошел и стал грустно наблюдать, как Атутин упаковывает прототип в черный пластиковый мешок. Когда Атутин шагнул к двери, он сказал:

— Прощайте и простите.

— И вы прощайте, — сказал Семен и, быстро подняв руку, выстрелил навскидку.

Ташевский упал навзничь. Семен поставил упакованный прибор на стол и подошел взглянуть на труп.

— Надо же, — пробормотал он, — точно в лобешник.

Семен задержался ровно на пять минут, стирая запись с личных диктофонов своего и Колькиного. Потом он ушел к вертолету, неся под мышкой вещь, значения которой еще не оценил и даже не понял.

В конторе поднялся жуткий шум. Оперативники пили за упокой Колькиной души. Аналитики ходили гордые неизвестно чем. Швейнеца посмертно наградили медалью. А Атутина едва не отправили на психореабилитацию. Когда всё утряслось, Семён перепрятал прибор из надёжного места в место сверх- надёжное и забыл о нём аж на восемь лет. Переход с оперативной работы в ОПЗ освежил память. Семён Егорыч вдруг как-то сразу, с пугающей отчётливостью понял, что уже не молод, что ещё пять-шесть лет, и его спишут на обочину. Он так же, как все, будет раз в месяц получать карточки, а потом экономить каждый грамм бензина. Сколько карточек получает пенсионер? А сколько раз может заправиться на свою пенсию за деньги? Раза два в месяц, если питаться одной лапшой в пакетах. Семён Егорыч захандрил. Семён Егорыч начал интересоваться ценами на общественный транспорт и приходить от этих цен во всё большее уныние. Слово «лишенец» снилось Атутину в кошмарных снах. И тогда Семён Егорыч наконец решился. Из сверхнадёжного места он перетащил Прибор в свою квартиру и, следуя инструкциям, извлечённым из старой записной книжки, изготовил первый флакончик мегазина. Эффект оказался невероятным. Оперативник Семафор прекрасно понимал: стоит только засветиться с капелькой чудесного препарата, как товарищи по ВНАПу скушают бывшего сотрудника вместе с костями и прошлогодними заслугами. И Семён Егорыч взялся за разработку общей концепции своего дальнейшего существования. Во-первых, он заказал в четырёх разных местах детали для потайного сейфа. Собственноручно выдолбил нишу в стене ванной комнаты. Затем приступил к обдумыванию того, как регулярно пользоваться Прибором, не попадая при этом в поле зрения конторы и получая из плексигласового «клондайка» хотя бы минимальную выгоду. Решение пришло не сразу, зато оно оказалось простым, гениальным и почти безопасным. Когда его отправят на покой, заберут удостоверение, когда перекроется допуск к служебным заправкам, он начнёт потихоньку производить топливо сам для себя. Только для себя! Чтоб ни одна живая душа не знала! А вот карточки на бензин можно продавать честным дилерам. Так и пошло, тьфу-тьфу, без всякого конденсата. Отставной майор ездил на том, что вырабатывал Прибор, бензиновые же карточки сбывал на несколько надежных контактов. Дилеры по его намекам считали, что он старается для своих приятелей, полных «лишенцев», которые не отказались от карточек в счет пособия, и все было шито-крыто. У Семена Егорыча водились