— Это почему еще? История же вроде закончилась. Пан к морю пришел. Пан море нашел. И все такое.

— Потому что подобные встречи не происходят два раза. Все эти магические законы цифр. Даже вспомни сказки — всегда три препятствия или три выбора. Двух не бывает.

— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — напомнил я.

— Это из другой оперы, — отмахнулась Алинка и зевнула. — К тому же, видишь, именно что «двум не бывать». Ферштейн?

— Ферштейн, — кивнул я. — И что же надо будет делать? Умирать? Я не хочу. А вдруг в третий раз — по-настоящему?

— Главное — понять, что он хочет сказать тебе, этот дед, который наверняка и есть пан Вроцлав.

— Я бы лучше попытался понять, почему он выбрал именно меня.

— Все беды человеческие от завышенной самооценки, — снисходительно пробормотала Алинка, а затем приподнялась и начала отчитывать меня так, будто бы я вздумал сказать, что Земля — плоская. — Ну пойми, ничего в тебе особенного нет. Уж можешь мне поверить! Я приглядывалась

— Тебе — могу. А почему ты ко мне приглядывалась? — заинтересовался я.

— Вот и верь. — Вопрос остался проигнорированным. — А то удумал тут. Как что в жизни происходит, так — ох, я такой особенный. И это вместо того, чтобы понять, что произошедшее с тобой — случайность. Сочетание множества факторов, в которых, конечно, есть твое участие, но не настолько большое, чтобы считать, будто все произошло именно из-за этого. Теперь понял?

— Теперь — да. Спасибо.

Я ощутил, что меня подотпустило. Все же порой приятно узнать, что ты абсолютно такой же, как другие люди. Да, существуют различия. Физиологические там, психологические, интеллектуальные и все такое, но это не отменяет того, что ты человек. Сотни миллионов людей по всему миру желают оказаться «особенными», а меня сейчас радовало то, что произошедшее не нужно толковать каким-нибудь расположением звезд на небе в день моего рождения.

Заурядный был день, если честно. И я вполне зауряден, чего бы там из себя ни корчил.

Пока я предавался этому порыву самоуничижения, Алинка, видимо, чего-то придумала. Сидела и теребила край покрывала на диване.

— Давай по порядку, — сказала она, заметив, что я мыслями вернулся-таки в комнату.

— Давай. И каков он, этот порядок?

— Ты встретил деда. Он тебя убил.

— Хотя кусок мяса я не ел, да и не любил он меня, — воодушевленно добавил я и тут же устыдился под ее скептическим взглядом. — Извини. Нервы.

— Так вот, встретил ты деда. Уже два раза. Оба раза тебя убивали и показывали какое-то странное кино. Знаешь, мне кажется, он хочет что-то для себя, а не для тебя. — Гениальности этого вывода оставалось только позавидовать, и, видимо, это отразилось в моем взгляде, потому что Алинка поспешила пояснить: — Ну, то есть не мечтает одарить тебя неким мистическим знанием, передать секрет бессмертия или научить, как правильно жить. Какое ему до тебя дело? Ему важен он сам. Видимо, старик хочет, чтобы ты сделал что-то для него полезное.

— Умер вместо него? — поперхнулся я.

— Откуда я знаю? Думай сам. Он не придет ко мне вместо тебя.

— Это уж точно, — кивнул я и принялся допивать остывший кофе.

Больше в тот вечер мы об этом не разговаривали. Алинка слишком деятельный человек для того, чтобы концентрироваться долгое время на чем-то одном, кроме, разве что, фотографии. Еще одно из множества ее замечательных качеств. Порой я думаю, что именно она, пожалуй, лучше всех подходит мне в качестве постоянной спутницы жизни. Но потом я напоминаю себе, что неизвестно, как все может обернуться, а друга терять не хочется, и усилием воли запихиваю подобные мысли поглубже.

Тот разговор многое разложил по полочкам. Я понял, что происходящее — нормально. Местами необычно, местами странно, а местами страшно до жути, но нормально. И конец этого «приключения» пусть и терялся в тумане, но, по ощущениям, зависел целиком и полностью от меня. А это, что ни говори, приятно — быть хозяином собственной судьбы.

И следующие две недели я сначала со страхом, затем с любопытством, а после уже с нетерпением ожидал встречи с паном Вроцлавом. Это чувство было сродни тому, какое порой возникает, когда ждешь звонка после собеседования. Поначалу боишься, что тебя не возьмут. Потом наступает чувство расслабленности — уже не так волнуешься за результат. И под конец жаждешь получить какой угодно ответ, пусть даже отрицательный, лишь бы его дали.

Правда, была одна существенная разница. Если в случае со звонком можно было попросту забыть и проходить собеседования дальше, то с паном, как я подозревал, такой фокус не пройдет. Он непременно напомнит о себе. Ведь мы с ним были чем-то похожи. Я пока не мог до конца определить чем именно, но внутренне ощущал, что именно здесь и кроется разгадка происходящих событий.

Несмотря на все ожидания, мыслей: «Ну и что же я буду делать?» — не было и в помине. По какой-то неведомой причине я избегал размышлений на эту тему и попросту ждал встречи.

Потому что не знал «зачем».

В общем, я не сделал ничего для того, чтобы подготовиться к встрече с паном Вроцлавом. А потому, когда он сел возле меня в кинотеатре, где я терпеливо Ждал начала фильма, в голове вдруг что-то щелкнуло, и разом пропали все мысли.

Белый лист перед глазами, а сквозь него проступает напряженный взгляд старика.

…я смотрю на него и вдруг понимаю, что он тоже боится. Ждет от меня чего-то и боится, что это «что-то» окажется пустышкой. И от этого чужого страха я вдруг успокаиваюсь, и одновременно с тем к горлу подступает ответственность.

— Здравствуйте, — говорю я, сглатывая засевший внутри ком.

Пан молчит. Сверлит глазами, гипнотизируя. В зале гаснет свет, на экране уже что-то показывают, вокруг шуршат пакетами люди — все это проходит мимо меня.

Нет ничего, кроме сияющих глаз пана Вроцлава. И в них для меня тоже начинается фильм. Откуда-то приходит понимание, что сам старик этого не видит. Поэтому я начинаю рассказывать вслух все, что вижу, слышу и чувствую…