смотри… Рассчитай как надо…
Тюпа, вытащив из-под свитера калькулятор высшего уровня, рассчитал все быстро и уверенно. Сказал, что поворот на двадцать два градуса и тридцать минут будет в самый раз. Только придется поднатужиться: перевести такой громадный гироскоп из одной плоскости в другую — это «пуп сорвешь, пока получится».
— Вспомните про колесо от велика. Его, когда раскрутишь в руках, держишь за ось, повернуть бывает трудно. А здесь вам не велосипед…
Но народ, вдохновленный всепланетным замыслом, был полон уверенности. Только Сега вдруг начал слегка хмуриться, будто хотел возразить. Но молчал.
Все отправились в зал с Колесом. Костя в горячке забыл про Пантелея, вернулся, подхватил. Пантелей что-то неразборчиво бормотнул ему.
— Да ладно тебе, — откликнулся Костя. — Не бойся…
Вашек и Драчун, следуя указаниям дядюшки Лиха, отыскали в углу за рассохшимся бочонком великанский гаечный ключ с деревянным рычагом-рукоятью. Подволокли к площадке со штырями и гайками. Потом вчетвером — Вашек, Драчун, Костя и Тюпа — ухватили разъемом ключа первую гайку. Налегли на рукоять. Гайка поддалась легко. Несколько нажимов — и стало можно скручивать ее ладонями. Скрутили. Костя снял, опустил немалую тяжесть на кирпичный пол. Штырь с нарезкой ускользнул из гнезда сам, звякнул под площадкой.
Начало было положено. На минуту стало тихо. Только шуршало Колесо. В этой тишине, в этом шуршании ощущалась значительность происходящего.
Тюпа деловито проговорил:
— Ну, видите? Здесь заранее все рассчитано. Поворот на одно гнездо — это как раз двадцать два с половиной градуса. Будто кто-то знал заранее…
На железной площадке между штырями были нанесены градусные деления.
— Поехали дальше, ребята, — сказал Вашек. Сега стоял рядом и поглаживал пакет с лошадками, прижимал его к груди. Похоже, что он забыл про дело, с которым пришел сюда. Луиза сидела у его сапожка — по-прежнему невозмутимая. Пантелея держал в лапах Лихо, притискивал его к пухлому животу из мешковины (видимо, от волнения). Дашутка ухватила за руку Белку.
Взялись за вторую гайку. Подналегли… И в этот момент снаружи послышались торопливые шаги. В дверях проявился тот, кого совершенно не ждали.
Живые лошадки
Это был профессор Рекордарский. Видно, что он спешил — голова без шапки, очки перекошены, куртка накинута на плечи. Однако профессор не потерял деликатных манер, что было результатом врожденной интеллигентности и академического образования.
— Доброе утро, господа. Прошу извинить за непрошеный визит, но я весьма тревожился за Луизу. Она сказала мне… э, то есть дала понять, что намерена отлучиться совсем ненадолго и, так сказать, растворилась. Я приготовил ей завтрак, стал ждать и наконец заволновался. По некоторым признакам, а главным образом благодаря интуиции, я определил ее след и… вот… Да, вы здесь, сударыня! Я счастлив, хотя и не одобряю вашей безответственности… И коллега Иннокентий тоже здесь! Гм, это наводит меня на некоторые догадки…
— А это Лихо Тихонович, — торопливо отвел от себя внимание Тюпа.
— Очень приятно. Я в некоторой степени наслышан и мечтал познакомиться, но не смел беспокоить без позволения. И теперь рад случаю…
— Я тоже рад и весьма польщен знакомством, — отозвался Лихо Тихоныч неожиданно светским тоном. — Я читал ваше «Определение пространственных радиусов» и рассчитывал обеспокоить вас некоторыми вопросами…
«Во дает дядюшка Лихо!» — толкнулось в голове у Белки. Остальные стояли, как дачные пацаны, застигнутые в чужом саду. Ох, не только из-за Луизы появился здесь Валерий Эдуардыч. Явно почуял что- то…
— Я охотно удовлетворю ваше любопытство, — сказал профессор Лиху. — Но в данный момент… раз уж я оказался у вас… мне хотелось бы полюбопытствовать, чем конкретно занят здесь коллега Иннокентий, в чьих глазах, я вижу, не остыл сомнительный энтузиазм…
— Че сомнительный-то… — неуверенно возмутился Тюпа. — Пойдемте, я щас объясню… — Он за рукав отвел профессора подальше от остальных и начал что-то говорить — неразборчиво и часто.
Профессор Рекордарский слушал, слушал и вдруг сел где стоял, даже не оглянувшись. К счастью, позади оказался кривой, но прочный табурет. Профессор вздернул очки и уронил руки. И закричал тонким голосом:
— Да ты понимаешь, дубина этакая… то есть я хочу спросить: вы отдаете отчет, коллега, о мере ответственности, которую осмелились взять на себя, затеяв этот непродуманный и… я вынужден сказать это слово…
— А че, — опять сказал Тюпа. — Ну попробовали бы. Если бы не вышло, вернули бы все на место, и кранты…
— «Кранты», как вы изволили выразиться, могли наступить значительно раньше, — устало выговорил профессор. — Изменение конфигурации, увеличение площади могло привести к выбросу целого спектра энергий, причем таких, чьи характеристики еще совершенно не изучены. Я даже не берусь предсказать последствия…
Вашек понял, что пора заступаться: ведь Тюпа отдувался за всех.
— Валерий Эдуардыч, он не виноват! Это мы вместе!
— Да! Мы хотели спасти больницу! — сигнальным рожком прозвучал голос Сеги.
— Ну разумеется… Да. Я понимаю, что у вас были самые благие намерения. Но вы же знаете, куда такими намерениями вымощена дорога… Лихо Тихонович, я беру на себя смелость настойчиво рекомендовать вам поставить на место винт и закрутить гайку. Восстановить, так сказать, статус-кво…
— Оно конечно… Это мы сейчас, — засуетился Лихо. — Давайте, ребятки… Мне, дурню, сразу надо было понять, что дело неприкосновенное… На будущее пломбы поставлю и печать сургучную…
— Очень актуальная и адекватная ситуации мера, — одобрил профессор. И вдруг неуловимо сменил тон: — А скажите-ка мне, друзья мои, вы всерьез пришли к мысли, что изменение площади данного пространства увеличит запас добра вокруг нас?
— А разве нет? — слегка ощетиненно сказала Белка.
— Милые вы мои… если бы все было так просто… Дело в том, что никакие конфигурации не рождают внутри себя ни добра, ни зла, это установлено еще в давние времена. Они могут лишь усиливать ту энергию, те эмоции и ощущения, которые оказались в пределах их контура. С чем это сравнить? Ну, скажем, чье яйцо положишь в инкубатор, тот из него и вылупится. Может, соловей, а может, змея… Так и здесь… Нашему пространству и вам повезло. Когда его открыли, нашелся тот, кто глянул на него с интересом и пожелал ему добра. Возможно, кто-то из вас заглянул туда первым, с доброй душой… Душу эту уловило информационное поле, уловили стабилизаторы — и начали раскрутку. А потом уже все вы добавили много хорошего. Тем, что стали жить на Дворах без всякой злобы и обид… А если бы оказался там первым какой- нибудь… ну, как говорят иногда студенты, «крутой мэн»… все было бы иначе. Возможно, не стало бы даже института…
— А кто был первый… который хороший? — шепотом спросила Дашутка. Она сидела перед профессором на корточках и гладила Луизу.
— Я так думаю, что первым был Птаха, — подал голос Лихо Тихоныч. — Прошлой осенью, перед отлетом, заглянул он ко мне и говорит: «Ух, дядя Лихо, открылись такие места!» Будто город нездешний. Там, говорит, можно жить как в сказке, которую сам придумал… Так вот оно…
