— Я бы жил, да не дадут… С милицией утащат обратно…
Костя малость хитрил, когда сказал, что опасается за Пантелея. После крика, который он устроил дома (с разбитым телефонным аппаратом, сорванной гардиной и угрозами «сжечь к чертям собачьим все это буржуйское гнездо»), никто не посмел бы коснуться Пантелея — ни по глупости, ни по злому умыслу. Но Костик решил, что если поселит Пантелея у Лиха Тихоныча, то сможет бывать здесь чаще других, в одиночку… Зачем ему это было надо? Поди объясни! Тянуло, вот и все. И сам Лихо, и Колесо, и… надежда понять что-то неясное…
— Лихо Тихонович…
— Костинька, да ты говорил бы мне «дядя Лихо». Как Птаха, как Андрюша, как Дашенька…
— Ладно… Дядя Лихо, а может, Колесо надо еще подтолкнуть?
— Да куда уж! Сегодня вон как его крутнули… хотя… — Лихо, придерживая Пантелея одной лапой на животе, другую запустил сзади под шапку и почесал там неведомо что. — Может, ты и правильно решил. Запас энергии, он никогда не лишний, будет резервное накопление… А пока наше колесико вертится, на свете, говорят, убавляется немало всего худого… Пойдем!.. Пантелеюшка, поехали, крутнем Колесо…
Осенние звезды
Вашек вылепил Русалочку.
Получилась статуэтка высотой сантиметров двадцать. По правде говоря, от русалочки в ней было немного. Разве что сама поза девочки — та же, что у знаменитой датской скульптуры по сказке Андерсена. А так — девочка и девочка. В купальнике со съехавшей с плеча бретелькой. Добрела по воде до недалекого камня, села там с книгой, но не читает, а поглядывает куда-то через большие очки. Может быть, на проходящие вдали пароходы…
Была статуэтка из красновато-коричневого («терракотового») пластика, а очки Вашек сделал из тонкой блестящей проволоки.
Чтобы показать Русалочку, Вашек позвал Белку к себе домой. Стеснялся он отчаянно, бледнел, розовел и даже осип. Так вот сипло он выговорил:
— Ничего, по-моему, не вышло…
Но все же он подвел Белку к накрытому линолеумом столику, шумно вздохнул, зажмурился и сдернул со статуэтки клетчатый носовой платок.
Белка не стала разглядывать долго и придирчиво, не стала многозначительно молчать. Потому что сразу все сделалось ясно. Белка рассмеялась, будто получила самый лучший на свете подарок. Потом стала очень серьезной и с этой вот серьезностью, строгостью даже, спросила:
— Вашек, можно я чмокну тебя в щеку?
Вишневая краска, что залила обе щеки Вашека, пробилась сквозь загар. Вашек панически глянул на Сегу, который толокся рядом (а где еще ему было находиться?). И Сега повел себя великодушно. Не сказала «тили-тили…», а ответил за Вашека с той же, что у Белки, серьезностью:
— Конечно, можно… Он ведь заслужил, верно?
И Белка чмокнула. И сразу стало спокойно и радостно. Страх и великое смущение Вашека улетучились. Он весело засопел.
— Просто чудо! — заговорила Белка. — И Русалочка эта чудо, и ты сам. Ты такой же талантливый в этом деле, как Тюпа в своей невероятной физике-математике. Он будет гений в науке, а ты в скульптуре. Как Торвальдсен и Микеланджело.
— Белка, ты рехнулась! — обрадованно заспорил Вашек. — Это же еще так… ученическая работа… Я знаешь над чем дольше всего мучился? Не поверишь! Над очками. Гнул, паял, будто ювелир сережку какую-то…
Тут Белку слегка царапнула тревога:
— Ох, очки эти… Из-за них меня сразу все узнают…
— Ну и что? — огорчился Вашек. — А что плохого, если узнают?
Белка потерла лоб, тряхнула волосами.
— А ведь и правда: что плохого? — И она засмеялась опять. — Вашек, а можно?..
— Что? — тут же встревожился он.
— Можно мы сносим Русалочку к нам домой? Пусть мама и папа посмотрят…
Вашек опять начал краснеть сквозь загар.
— Зачем «сносим»? Отнесем… Она же твоя…
— Ой… — Белка прижала пальцы к щекам (очки перекосились).
— Конечно!.. И ты сама решай, кому показывать, а кому не надо… Можешь прятать ее, пока не подрастешь. А когда подрастешь, тебя уже не узнают, потому что…
— Что «потому что»? — подозрительно спросила Белка.
— Потому что станешь еще… то есть уже не очень похожая.
— Он хотел сказать: «станешь еще красивее», — беспощадно разоблачил брата Сега. И Вашек погнался за ним, обещая ужасы, от которых побледнели бы следователи великого инквизитора…
Прятать Русалочку и оттягивать показ не пришлось. Потому что случилось чудо. Оно, по мнению завсегдатаев Институтских дворов, было похлеще, чем пролезание Луизы и даже самого Тюпы в шар Пространственного Абсолюта. По крайней мере, оно было более эффектным и долговременным.
Дело в том, что на горке посреди бассейна появилась
Будто сама Белка села там, на каменной верхушке, и солнце всю ее — с волосами, купальником, книгой — обжарило терракотовым загаром (даже очки на большой русалочке были терракотовые).
— Белка, ну прямо ты, как на фотокарточке! — наперебой говорили ребята. Но никто не смеялся, только удивлялись и радовались. Многие думали, что таинственный скульптор, которому институтское начальство заказало такое украшение бассейна (и правильно сделало!), когда-то тайно наблюдал за Белкой, а потом вылепил ее по памяти. Или просто такое совпадение! Главное, что хорошее!
Никто ведь пока не знал про статуэтку Вашека. И никто не обратил внимания, что на краю терракотовой площадки, на которой сидела девочка с книгой, выдавлены две буквы ростом в полмизинца: ГВ (что означало, разумеется,«Горватов Вячеслав»). Такие же буквы, только крохотные, были и на статуэтке…
— Белка, я совершенно ни при чем, — перепуганно сказал Вашек, когда они впервые увидели скульптуру.
Белка и сама понимала, что он ни при чем. Искать объяснения приходилось в непонятных свойствах треугольного (и не совсем треугольного!) пространства, очерченного четырьмя таинственными векторами.
Дать такие объяснения мог только Тюпа. Компания в лице Белки, Вашека с Сегой, Драчуна с Дашуткой (та, впрочем, помалкивала), Кости и подскочившего Птахи устроила на отдаленной лужайке допрос с пристрастием.
— Ну чего вы пристали! — жалобно голосил Тюпа. — Я сам не могу понять! Я вам кто? Эйнштейн и академик Капица в одном лице?
Ему отвечали, что он такой и есть и обязан разобраться и объяснить…
— А то ща как… то есть не выводи людей из себя, — не выдержал Драчун. Это разрядило обстановку, все начали хохотать (кроме Тюпы). Но загадка не исчезла. И Тюпа сумрачно сказал, что должен изложить события Валерию Эдуардовичу и проконсультироваться.
Изложил и проконсультировался. И потом пересказал объяснения друзьям.
Объяснения были достаточно бестолковы (или слушатели такие) и сводились вот к чему. Во-первых, «этого не может быть». Но (это уже во-вторых) «поскольку оно все-таки имеет место», то дело, скорее всего, в следующем. Когда-то на каменной горке бассейна была скульптура (неизвестно какая). Информационное поле камней (если допустить, что такое существует) грустило, что теперь оно без скульптуры. Векторы учуяли эту невнятную тоску и, видимо, решили исправить положение. Начали шарить
