Во всяком случае, ребенок будет кровосмесительный.

Если у него будет три глаза, одна нога, шесть пальцев на руке или еще какой-нибудь дефект, я окажусь в тяжелом положении и еще раз подумаю. Страшно об этом писать, но, в крайнем случае, я смогу его убить.

После того как мы с тобой познакомились, я часто думаю о тебе.

Ты как мой душеприказчик.

Мне тяжело.

Ты вторглась в мою жизнь и вдребезги разбила сон, который я всегда старалась видеть.

Как будто ты угостила меня в парке в тот летний день, когда мы встретились, мороженым, а оно слишком быстро тает.

Или я напроказничала в детстве в чужом доме и вдруг представила себе лицо матери.

Или во время свидания с нелюбимым человеком вспомнила того, кого действительно люблю, и все сразу померкло.

С тобой было хорошо. У тебя интересная жизнь и прекрасное будущее. Когда я наблюдала за тобой, я видела твои странности, веселость, неловкость, доброту, темноту, и мне казалось, что благодаря тебе я смогу полюбить себя и других людей чуть больше. Впервые я приняла внешний мир таким, каков он есть. Я была потрясена.

Твои поступки, твои ответы на мои вопросы, цвета, которые отражались в твоих глазах, стали отражаться во всех окружающих вещах: в солнце, дороге, машинах, траве на обочине, окнах домов, и мне показалось, что выход есть.

Но сейчас больше всего мне напоминает о тебе почтовый ящик. Почтовые ящики есть всюду, но, когда он нужен, его нигде не найти. Или он оказывается вдруг в самом неожиданном месте. В ясные дни и в непогоду, утром и ночью всюду в мире есть почтовые ящики, как есть луна, которая отражается в каждой луже, в каждом озере, в каждой реке.

Той дождливой ночью мне тяжело было с тобой расставаться. Я чувствовала себя как жеребенок, которого забрали у матери и отвели на рынок. Я мечтала о лете, когда снова могла бы увидеть тебя и Отохико. Чтобы меня не тянуло назад, чтобы мне не захотелось вернуться, я думала в машине о почтовых ящиках и больше ни о чем.

Единственное средство, связывающее меня с тобой и Отохико, – это почта. (Звонить я не буду, разговор, вряд ли получится.) Есть почтовый ящик, и есть письмо. Вот оно.

Пойду отправлю.

Я буду хорошей матерью для ребенка Отохико. Я бы хотела девочку. Если все пойдет хорошо, отдам ее в детский сад. Саги будет продолжать свои исследования. Голова Отохико наконец-то встанет на место.

И всякий раз, когда я увижу почтовый ящик, я буду вспоминать о тебе.

Жизнь продолжается.

По-моему, нам уже не доведется встретиться.

Береги себя.

И все-таки до встречи.

Суи.

Начался сентябрь.

На меня неожиданно навалилась работа, я просидела над переводами всю ночь, а на рассвете заснула. Когда я открыла глаза, было за полдень. Мне захотелось вдруг выпить кока-колы. Я сходила в ближайший автомат, купила одну банку, выпила, прогулялась, вернулась домой и заглянула в почтовый ящик для писем, чего давно уже не делала. Там лежало это письмо. Вернувшись в квартиру, я легла на кровать и прочитала его.

Хорошее письмо.

Кончив читать, я некоторое время лежала с закрытыми глазами, с письмом в руках. Солнечные лучи проникали сквозь занавески, и внутренняя сторона век была красной. Мне показалось, что я лежу на берегу моря, под солнечными лучами, прислушиваюсь к звукам прибоя и подставляю лицо горячему ветру. Я снова заснула.

Мой собственный кусочек лета.

Когда я проснулась, был уже вечер, солнце было золотым. Предзакатное небо напоминает утреннее. Потом небо стало темнеть, меняя цвета в противоположном утреннему порядке.

Освободившись от внутреннего напряжения, я почувствовала пустоту. Очень приятная пустота. Я поняла, что ее необходимо заполнить, и решила куда-нибудь съездить, пусть и не так далеко, как Саги. Можно уже не ждать, что придет плохое известие или внезапно явится Суи. Пока лето не кончилось, надо поехать на море.

Я принялась собирать вещи. Потом упаковала ту маленькую деревянную коробочку, которую давно уже собиралась где-нибудь зарыть. Если бы Суи умерла, эта коробочка и ее черная трикотажная юбка стали бы поминальными сувенирами. Я могла бы стать коллекционером поминальных сувениров. Но пока все хорошо. Я подумала о своих брюках, которые до сих пор сохнут в комнате Суи – и грустно, и смешно. Через несколько месяцев кто-то распорядится ими, как и остальными вещами Суи.

Я положила коробочку в саквояж, и кость Сёдзи издала сухой звук. Какое-то время этот звук стоял в моих ушах, как иногда бывает, когда вспоминаешь шум морских волн. Я вспомнила, как я прижималась к его широким плечам, когда он вел машину, как устраивалась в какой-нибудь удобной ложбинке и даже не мешала ему. В моей памяти осталось не лицо, а плечи и руки, держащие руль. Теперь все, что от него осталось, лежало в моем саквояже.