Но Леонид почему-то начал сомневаться.
– А вдруг Волько не увидит мое ожерелье? – говорил он. – Прием большой наверняка, народу тьма, где гарантия, что во время перерыва он выйдет в зал и будет ходить среди гостей, и ему обязательно попадется навстречу дама в ожерелье? И не просто попадется на глаза, но и сумеет донести до него информацию о названии этого ювелирного изделия?
Вероника понимала его сомнения. Конечно, такое ожерелье трудно не заметить, оно получилось очень выразительным, ведь Лёня вложил в него огромные деньги именно для того, чтобы оно выглядело как картина бисером и не вызывало ни малейших сомнений, потому оно и вышло таким броским, ярким, громоздким. Но все равно вероятность успеха очень мала, артисты далеко не всегда спускаются в зал к гостям, они могут отпеть свое, отвыступать и сидеть в специально отведенной комнате, отдыхать.
– Все может быть, – соглашалась Вероника. – И у тебя может ничего не получиться, но пробовать надо, другой такой возможности не будет. Когда еще появится шанс узнать, что Волько приглашен на частную вечеринку, и при этом будет возможность надеть ожерелье на кого-нибудь из гостей? Один шанс на миллион. Когда певец выступает в концертных залах, он никого не увидит.
И Леонид Курмышов отдал Веронике «Рассвет на Эгейском море».
В понедельник, 19 ноября, Евгения Панкрашина приехала к Нитецкой и забрала ожерелье. Для этой поездки ей нужен был официальный визит к подружке, но, как назло, именно в тот день эта подруга не могла быть дома днем, тогда, когда это было необходимо Евгении. У подруги были какие-то дела, и она пообещала, что вернется домой к пяти часам вечера. Переносить встречу с Нитецкой оказалось тоже невозможным, и Евгении пришлось выкручиваться: она доехала со своим водителем до дома подруги, которой заведомо не было дома, велела ему забрать ее в семь вечера и вошла в подъезд. Дождавшись, когда водитель уедет, вышла на улицу и поехала к Нитецкой на метро, это недалеко. Вероника показала ожерелье, перечислила камни и несколько раз настойчиво, но вроде бы ненавязчиво повторила, что ювелиры иногда дают названия своим изделиям, и вот это как раз называется «Рассвет на Эгейском море». У него есть еще и второе название – «Последний рассвет». Конечно, не было почти никаких шансов, что Евгения сможет донести информацию до Волько, но чем черт не шутит…
К пяти часам Евгения, прижимая к себе сумку с невероятно дорогим ожерельем, явилась к подружке. А в семь приехал водитель, и Евгения вышла к нему так, словно все это время, с трех часов, в этом доме и провела.
Поскольку ожерелье было дорогим, Лёня очень волновался за него и просил непременно вернуть сразу после мероприятия. Евгения обещала привезти украшение на следующий день, в среду. Она утром позвонила Нитецкой и сказала, что привезет ожерелье после обеда, потому что в первой половине дня у нее какие-то дела, она что-то обещала своей подружке… Вероника не очень вслушивалась в эти объяснения, потому что день ей предстоял довольно напряженный, со сложными переговорами и капризными партнерами. И встречаться с Панкрашиной после обеда она не могла ни при каких условиях.
– Я заеду к тебе сейчас, – быстро проговорила Вероника, одной рукой держа телефон возле уха, другой застегивая молнию на сапоге. – Встану во дворе, вынесешь мне ожерелье. Другого времени у меня сегодня не будет, а вещь нужно вернуть. Дорога займет минут сорок – сорок пять, посматривай в окно, я встану так, чтобы ты могла меня увидеть.
– Ожерелье нужно было вернуть обязательно в среду, – объясняла Нитецкая, – потому что Лёня сильно нервничал, ведь изделие очень дорогое, а он отдал его ни за понюх табаку в чужие руки, причем даже не знает, кому именно, и расписку никакую не брал, все под честное слово. Когда я подъехала, Евгения спустилась и отдала мне коробочку с ожерельем. Я сразу же отвезла его Лёне и помчалась на деловую встречу.
– Значит, те фотографии, которые вы мне показывали в прошлый раз, вы получили от Панкрашиной не утром в день убийства? – усмехнулся Антон. – Обманули, выходит?
– Обманула. – Нитецкая глянула на него с пьяной дерзостью. – Я эти фотографии получила на несколько дней раньше, когда Евгения сказала мне про прием.
– Ну да, – кивнул Сташис. – Я заметил в прошлый раз, что вы как-то нервничали, отвечая на вопросы о Панкрашиной. Вы ведь рассказали нам правду, если я правильно понял. И все время мучился вопросом: отчего вы так нервничали? У вас даже руки дрожали. Это было странно: человек говорит чистую правду, а так волнуется.
– Я судорожно размышляла, рассказать про ожерелье и про Лёню или не надо. Так ничего и не решила. Поэтому и нервничала, вернее, отвлекалась мысленно все время, потому что трудно сосредоточиться одновременно и на ответах на ваши вопросы, и на собственных размышлениях.
Антон подумал, что это верно, именно использование этой особенности человеческого мозга помогло ему когда-то выжить, похоронив всю свою большую семью. А ему самому – двойка с минусом. Ведь он видел, как покачивалась Нитецкая, переминаясь с ноги на ногу, а это, как гласили умные книги, является признаком того, что человек колеблется и не может принять решение: поступить так, как подсказывает интуиция, или прислушаться к голосу разума. Видел, но не задумался над причинами. Проморгал, одним словом.
«И что мы имеем в итоге?» – думал он, распрощавшись с Нитецкой и дозваниваясь до человека, которому собирался передать ключи от машины Вероники Валерьевны: обещания надо выполнять.
С ожерельем разобрались, оно существовало в единственном экземпляре и не было украдено во время убийства, а вот тайну смерти Евгении Панкрашиной так и не раскрыли. Как-то странно все складывается в этом деле: вроде человек говорит правду, то есть ничего не выдумывает, пересказывает в точности все, как было, а что-то смущает… И потом оказывается, что смущало не зря. Почему-то вдруг вспомнилась Светлана Дорожкина. Тоже ведь установлено, что она говорила чистую правду, ничего не выдумала, и сегодняшний рассказ Нитецкой лишний раз это подтвердил. Но что-то было не так… Не такие взгляды, не такие жесты, не та интонация. Ну, с Нитецкой стало понятно: она обладала информацией и не понимала, нужно ею делиться или нет. А Светлана Дорожкина? Что такого она могла знать, что заставляло ее, говоря чистую правду, отвлекаться и думать об этом?
Дома царила необычная для воскресного вечера тишина. Как правило, дети, несмотря на строгий надзор няни, по пятницам и субботам куролесили допоздна, на следующий день отсыпались, и в воскресенье уложить их вовремя бывало весьма проблематичным. Едва переступив порог квартиры, Антон подумал было, что дома никого нет, но тут же уловил едва слышный звук шагов Эли, которая появилась в прихожей, прижимая палец к губам. Антон молча кивнул, разделся и на цыпочках прошел следом за няней на кухню.
– Это как же вам удалось их так укатать? – осведомился он. – Еще девяти нет, а дети спят. Чудеса!
– Я возила их за город, в один пансионат, где сегодня устраивали большой детский праздник. Множество развлечений для всех возрастных групп, начиная от трех-четырех лет и до подростков. Но самое главное, – Эля хитро улыбнулась, – я заранее узнала программу и поняла, что там предполагаются самые разные соревнования. Для лыж и коньков еще рано, погода не позволяет, а детям ведь нужно движение на свежем воздухе. Одним словом, результат налицо. Набегались, надышались, навеселились так, что уснули прямо в машине, я их с трудом разбудила и еле-еле накормила ужином, у обоих головы в тарелку падали.
– Спасибо вам, Эля. Не представляю, что я буду без вас делать.
Ее лицо помрачнело.
– Не надо снова об этом, пожалуйста. Все решено. И это только вопрос времени.
– Да, времени… – печально повторил следом за ней Антон. – Вы знаете, что мне посоветовал ваш Трущёв?
– Он посоветовал найти жену, – ответила Эля. – Он мне рассказывал.
– И где я должен ее искать? Может, вы подскажете? Вот один знаток жизненных проблем, например, у меня на службе советует поискать хорошую одинокую женщину среди учителей или врачей-педиатров. Омерзительное ощущение, как будто решил завести собаку или кошку и придирчиво выбираешь породу: у этой капризный характер, эта слишком крупная, от этой много шерсти… Но ваш Трущёв уверен, что мне так или иначе придется принести себя в жертву обстоятельствам, которые сложились не по моей вине. Просто они так сложились. И без жертв выхода не найти. Вы тоже так считаете?
