Иммануила Валлерстайна указывают, что капиталистическая система, по-видимому, вплотную приблизилась к пределам роста, поскольку одной из основных черт капитализма является способность концентрировать капитал за счет внешних факторов — наличия внешних источников дешевого сырья (включая трудовые ресурсы) и внешних же рынков сбыта, а также за счет возможности сбрасывать вовне издержки (в частности, экологические). Только так ядро капиталистической системы может концентрировать капитал, расти и развиваться.
Но сегодня такие внешние возможности практически исчерпаны. Общемировой процесс урбанизации (переток дешевой рабочей силы из села в город) вошел в завершающую стадию в ходе бурной индустриализации Китая. Экологические издержки сбрасывать больше некуда — даже околоземная орбита превратилась в помойку. Внешних рынков больше нет — экономика стала по-настоящему глобальной. Поэтому все более актуальной становится проблема поиска новых механизмов развития. И здесь азиатский опыт может оказаться как нельзя кстати.
Все ускоряющаяся потребительская гонка не могла продолжаться вечно. Пора подумать о более сдержанном, более экономном, но и более достойном образе жизни — к такому выводу невольно приходишь, читая «Адама Смита в Пекине». По мнению Арриги, Адам Смит — один из самых непонятных экономистов. «С его наследием связаны три мифа: что он был теоретиком и сторонником “саморегулирующихся” рынков, что он был теоретиком и сторонником капитализма как двигателя “безграничной” экономической экспансии и что он был теоретиком и сторонником того разделения труда, которое имело место на булавочной фабрике, описанной в первой главе “Богатства народов”. На самом деле это совершенно не так», — пишет Арриги, основательно аргументируя свое утверждение цитатами из самого Смита, из тех частей его трудов, про которые обычно «забывают» ретивые сторонники «невидимой руки». Что до Китая и его будущего, то интересно будет посмотреть, не разрушит ли этику «прилежания» развитие общества потребления — ведь экспорториентированная модель развития, для которой так кстати была азиатская «прилежность», себя исчерпала, поэтому китайское руководство пытается перевести рост на рельсы внутреннего спроса.
Уроки коллапса
Николай Силаев, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО-университета
Советский Союз распался не из-за регионального национализма и не из-за плохой бюрократии. Бюрократия была самой обычной, но, утратив террористический контроль над ней, государство и общество не смогли создать никакого другого
Национализм, с его свойством сглаживать классовые противоречия, открывал путь к альянсу между мятежной гуманитарной интеллигенцией республик и местной номенклатурой, альянсу, который становился тем более актуальным, чем быстрее утрачивала политическую инициативу центральная власть, бросая страну на произвол судьбы. Ведь и генерала ВВС Джохара Дудаева пригласил в Грозный не кто иной, как последний секретарь обкома Чечено-Ингушской АССР Доку Завгаев
Фото: ИТАР-ТАСС
В больших городах социальные раны затягиваются быстро, если, конечно, они совместимы с жизнью. Двадцать с лишним лет спустя нужно присмотреться, чтобы разглядеть, например, в Ростове или Краснодаре следы пережитой катастрофы. Но если отъехать от таких городов подальше, то картина — а вместе с ней и угол зрения — сильно меняется. Вот станица, колхоз-миллионер давно обанкрочен, его землей владеют какие-то жулики, имена которых от греха не произносят вслух; местный Дом культуры, крупнейший в республике, разваливается. Вот рабочие грозненских заводов — когда-то нефтехимики или приборостроители, теперь обитатели щитовых домиков в поселке беженцев — безуспешно просят муниципалитет построить им спортплощадку. Вот село, которому повезло чуть больше: в нем живет крупный водочный промышленник. Тут разваливающаяся ферма советских времен, рядом новенькая частная, местный житель делает ценное социологическое наблюдение: у советской забор пониже.
yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type='text/javascript' src='http://an.yandex.ru/system/context.js' /sc'+'ript ');
Для огромной части страны распад СССР все еще не стал прошлым, оставаясь повседневной действительностью. И уж точно для всех СССР — источник актуальных сравнений: перефразируя известную речь Сталина, «у нас была авиационная промышленность — у нас нет авиационной промышленности» — и далее по списку многих и многих областей человеческой деятельности.
С одной стороны, Россия, да и не она одна, до сих пор пришиблена травмой этого распада — и не из- за изобретенных «имперских комплексов», а из-за того, что уж очень наглядны, многообразны и близки последствия катастрофы. С другой стороны, российский мыслящий и пишущий класс оказался нем, когда потребовалось восстановить распавшуюся — второй раз за один век — связь времен. И дело не в каких-то особых национальных пороках этого класса или в якобы вторичности отечественных общественных наук — многие советские историки и антропологи были мировыми классиками: скажем, работы Бориса Поршнева и Михаила Грязнова до сих пор цитируются в крупнейших западных трудах. Дело в том, что бывший СССР в одночасье окунулся в ту проблематику, которая раньше казалась ему сугубо внешней: истоки отсталости и причины ее воспроизводства, корни этнического насилия и прочее, привычно ассоциируемое с третьим миром. К тому же именно в тех областях социологического знания, где объясняются актуальные политические трансформации, был особенно силен идеологический диктат. Плюс в постсоветское время и на постсоветском материале с грохотом провалилась показавшаяся было спасительной теория модернизации (в свое время изобретенная как альтернатива столь же прямолинейному советскому марксизму; кстати, об этой ее миссии были хорошо осведомлены в аппарате ЦК), учившая, что человечество идет общей дорогой к демократии и либеральному капитализму.
Поэтому плодотворный взгляд на распад Советского Союза должен быть извне, но в то же время и изнутри, ибо множество важных составляющих советской жизни доступны лишь интуитивно, из повседневного личного опыта. Он должен включать в себя подробный микроанализ, потому что катастрофа такого масштаба — это прежде всего миллионы личных судеб (иногда успешных, в абсолютном большинстве — исковерканных), но в то же время давать внятные объяснения на макроуровне, поскольку без этого невозможно историческое ориентирование. Коротко говоря, Георгию Дерлугьяну , выпускнику Института стран Азии и Африки при МГУ и профессору Чикагского университета, такой синтез удался.
Дело не в национализме
Книга «Адепт Бурдье на Кавказе: эскизы к биографии в миросистемной перспективе» построена на пересечении трех областей, которые обычно исследуют изолированно.
Первая — биография Юрия ( Мусы) Шанибова , главы Конфедерации горских народов Кавказа, известной, в частности, тем, что от ее имени северокавказские добровольцы воевали в 1992–1993 годах в Абхазии. Звезда Шанибова как политического лидера вспыхнула и погасла буквально в течение нескольких лет. До того как стать этническим лидером, он был
