угрозу государственному суверенитету. Поэтому их так часто спасают. А в других местах мира, добавим от себя, не дают им набрать силу.
Итак, капитализм поначалу (когда еще и говорили-то не о нем, а о предпринимательстве) был тесно связан с моральной целью и трудовыми ценностями в контексте религии — знаменитой протестантской этики, конечно же, но не только. В России крупнейшими хозяйственными субъектами были монастыри, и это были образцовые, продуктивные хозяйства, острова порядка и красоты не только в богослужебном смысле. А старообрядцы (с нынешней церковно-канонической точки зрения вполне полноправные православные христиане), будучи поставлены перед необходимостью отстаивать свое понимание веры, пошли по пути создания образцовых предприятий, промышленных и торговых. В материальную эпоху религиозный энтузиазм избрал путь «производительности», по слову автора книги, и создал нам мир изобилия и прогресса — что ж, так и есть.
(Интересно, что будущее капитализма Джефф Малган, тем не менее, никак не выводит из этого зачина. Но к этому мы еще вернемся.)
Что же такое капитализм сегодня? Напрашивается вывод, что это крупный олигополистический бизнес и правительства. Нет, конечно, на факты, приводимые в «Саранче и пчеле», наверное, можно взглянуть и по-другому. Но и для суждения вашего рецензента есть основания.
Автор приводит впечатляющую статистику затрат на НИОКР в США: «Еще один признак разрыва между риторикой и реальностью можно увидеть в цифрах инвестиций в инновации в Соединенных Штатах: венчурный капитал вложил 2,3%, 47,2% были внутренним финансированием от бизнеса, 23,9% пришли от меценатов, 3,9% — от университетов и 22,7% пришли от федерального правительства и правительств штатов». «Внутреннее финансирование» — это, очевидно, затраты на НИОКР в крупных корпорациях, имеющих свои исследовательские центры и создающих сегодня львиную долю попадающих на рынок новшеств. Но роль правительства и на этом фоне выглядит очень впечатляющей, тем более что и «внутренние затраты» крупного бизнеса часто связаны с его работой, например, на министерство обороны или энергетики. Ну а доля превозносимого у нас частного «венчурного финансирования» выглядит пренебрежимо малой, хотя, возможно, там хорошая эффективность.
Но еще «круче» выглядит замечание Малгана в одной из финальных глав, которое говорит нам про описываемую общественную формацию (да-да, простите, адепты теории модернизации), кажется, больше, чем весь прочий материал. Впрочем, если читатель не обращает внимания на это замечание, значит, она, наверное, вообще зря написана. Так вот: «Ранее я отмечал, что признаком зрелой инновационной системы является то, что она не только обеспечивает свободные ресурсы для творческого поиска, который ведут ученые или художники, но идет дальше, добавляя к этому осознание настоятельной потребности в инновациях, способностях большинства творческих людей и системы претворять идеи в жизнь. Подобная согласованность встречается крайне редко. Но начинать следует с выделения большей доли ресурсов на новое знание».
Джефф Малган пишет, что прежде высочайшими зданиями были соборы, затем вокзалы, сейчас банки и деловые конторы, и задается вопросом: что их заменит?
Фото: РИА Новости
С чего начать
Итак, «начинать следует с выделения большей доли ресурсов» — именно об этом замечании речь. Весь предыдущий абзац был процитирован отчасти ради контекста, отчасти как отличная иллюстрация той риторики, которая обычно сопровождает обсуждение хозяйственной деятельности, а инноваций в первую очередь. «Творческий поиск», «осознание настоятельной потребности» — попробуйте-ка поговорить на такие темы всерьез там, где-нибудь на верхних этажах, среди «тоталитарной эстетики». Нет, в плане инструментов манипуляции общественным мнением — пожалуйста, если так будет стоять вопрос. В другой книге Джеффа Малгана, о государственном управлении, он приводит случай посещения Линдона Джонсона делегацией феминисток, которые, разгневанные, покинули его после слов, что он-то с ними согласен, но теперь им нужно
Так вот, управлять общественным мнением капитализм научился отлично, и Малган даже задается вопросом: неужели весь интернет был придуман только ради того, чтобы «одна очень крупная компания» превратила его в огромный «мозг для рекламы»? (Заметим, что изначально все-таки это «пространство для свободного общения людей поверх границ» было придумано по заказу оборонного исследовательского агентства США, чтобы путем диверсификации мест хранения информации сохранить ее в случае ядерного удара со стороны Советского Союза.) Кроме того, капитализм, конечно, и впрямь хорошо справляется с вопросами организации, и действительно умеет мотивировать и создает «системы претворения идей в жизнь». Но все-таки самое главное, с вашего позволения, в другом.
«Начинать следует с выделения большей доли ресурсов» — или, пользуясь терминологией автора, «репрезентированной ценности», а проще говоря, денег. Капитализм состоит из способности «качнуть» деньги в ту или иную сторону, тому или другому субъекту, и это определяет все последующее.
Правда, в другом месте Джефф Малган делает оговорку, что вот, мол, СССР и Япония делали большие инвестиции, но это им не помогло. Как посмотреть. На якобы неэффективных советских инвестициях мы живем до сих пор, и уж точно именно на использовании их результатов вырос весь наш капитализм. А что касается Японии, говоря о которой, Малган, очевидно, имеет в виду ее близкий к нулю рост на протяжении ряда лет, то начиная с 2007 года она, в противовес мировой экономике, вновь растет высокими темпами, а до того, кстати, успешнее многих пользовалась накопленным потенциалом. Так что простой закон «выделения ресурсов» работает, похоже, без исключений. Там, куда они направлены, — там жизнь, то есть растущий рынок, а где их нет — там нет ничего.
Больше денег!
Капитализм не создает творческих мотиваций как таковых и каких-либо эмоциональных компенсаций, например в рамках общины, которую он разрушил. Это все-таки мир чистогана, то есть кэша, даже если называть его репрезентированной (нематериальной) ценностью и поместить на счета в виде цифр в компьютере. Это все равно цифра: случайно ли, что капитал технологически оцифровал едва ли не весь мир?
Мне, во всяком случае, Малган наконец объяснил, почему в России, при наличии (как отмечал не раз и «Эксперт») «всех элементов инновационной системы», она никак не заработает как целое, все не складывается. Элементы есть. Денег нет. Это капитализм, ребята.
Причем «деньги» при капитализме значит «много денег». Это и объясняет секрет его выживания. Капитализм появился в мире, где статус и военные заслуги (как и военная добыча) имели куда большее значение, чем способность приобрести капитал торговлей и ссудами или тем более чем способность что-то произвести. Но за несколько веков он почти решил проблему всеобщего благосостояния: «Сильнейшая составляющая ее (капиталистической идеи. — М. Р. ) привлекательности заключается в обещании изобилия». Он поднял производительность труда на небывалый уровень, которого не смогла достичь ни одна другая общественная или хозяйственная система, и изменил поверхность Земли. Вот задачи его калибра.
Как известно, один из главных законов военной стратегии очень прост: сосредоточить подавляющую массу войск на направлении главного удара. Также и капитализм догадался всего лишь до того, что вам нужно сосредоточить как можно больше денег, взяв заем, привлекая пайщиков и как угодно еще, чтобы прорвать оборону старых технологий, труднодобываемого сырья, косной организации, вялых рынков. «Преимущество рынков капитала, которое заключается в способности направлять большие денежные средства на наиболее продуктивные нужды», — говорит об этом Малган. Если у вас нет денег, то вам… в рыночную экономику, пожалуйста!
И ведь правда, российская версия капитализма как экономики с предельно малым количеством денег,
