штукатуркой показались толстые арматурные прутья. Стол выдержал еще несколько ударов и рассыпался, теперь он годился разве что для разведения костра. Тем временем в «отряде» уже вовсю завывала тревожная сирена. Охрана давно пришла в движение, но положение усугублялось тем, что большинство сотрудников еще не прибыло из Харбина. На местах была лишь ночная смена. Солдат не хватало, раздали карабины добровольцам. Начальник «отряда» генерал Иссии ночевал сегодня в поселке, он-то и принял на себя командование по усмирению бунта «бревен». Коротышка Ихара крутился возле него, неловко держа в руках карабин.

— Ваше превосходительство, — лепетал начальник отдела. — Я не понимаю, как такое могло произойти. Мои люди тут же заблокировали дверь, ведущую из внутреннего дворика.

— А кто работал с архитектором, проектировавшим корпус «ро»? — мстительно напомнил генерал. — Кто обещал, что все критические ситуации предусмотрены?

— Я был одним из консультантов. Вы сами согласились со мной, когда я предложил подключить систему вентиляции камер к газогенератору.

— Это вы безответственно уверили меня, что один поворот вентиля — и вся тюрьма наполнится отравляющим газом. А теперь что предпринять, когда «бревна» оказались во дворике для прогулок?

— Можно запустить газ и туда, — подсказал Ихара.

— Вы посчитали кубатуру? Нам придется израсходовать все наши запасы для опытов. К тому же бездарно, не принеся никакой пользы науке, погибнут и «бревна». А на них уже потрачено много государственных денег. Нам и так хотят урезать бюджет.

Генерал Иссии с начальником отдела поднялись на крышу корпуса «ро». Там уже расположились охранники и сотрудники, вооруженные карабинами. Внизу суетились заключенные, пытаясь остатками письменного стола сломать стальную дверь.

— Дайте пару предупредительных выстрелов, — приказал генерал.

Раздались карабинные хлопки.

— Всем разойтись по камерам! — крикнул по-китайски в жестяной раструб Ихара.

Группа китайцев тут же устремилась внутрь здания, остались лишь самые стойкие из числа пленных коммунистов и чанкайшистов.

— Трусливые, однако, — проговорил Антон.

— Надо признать, что мы проиграли, — сказал американец. — Они нас тут перестреляют.

— А разойдемся по камерам, они туда отравляющий газ могут пустить, — напомнил Николай.

— Ты откуда про это знаешь? — поинтересовался Ричард.

— Знаю точно, — не стал раскрывать карты до конца Галицкий.

На крыше отчетливо виднелись направленные вниз стволы карабинов.

— Вам не на что рассчитывать! — кричал в мегафон Ихара. — Вернитесь в камеры.

— Да пошел ты! — гаркнул Антон. — Советские никогда не сдаются, понял?

Чувствовалось, что он вошел в раж и ему сейчас «море по колено». Японец в военной форме тронул Николая за плечо.

— Все так хорошо начиналось. Спасибо за глоток свободы. Меня зовут Ямадо. Меня несправедливо сюда поместили. Я не преступник.

— Потом поговорим об этом, — сказал Николай. — Это ты стучал ночью?

— Я.

— Извини, что у нас ничего не получилось.

— Важно было попробовать.

Антон Иванов вышел на середину дворика, поднял над головой руки.

— Фашисты! — закричал он. — Все равно японский империализм будет разбит. Победа будет за нами! Да здравствует Коммунистическая партия Китая! Да здравствует великий Сталин!

Ни генерал, ни Ихара, ни тем более никто из охраны не понимал по-русски.

— Что он говорит? — спросил американец у Николая.

— Говорит, что правда все равно на нашей стороне, — дал свой вольный перевод Галицкий, упоминать коммунистов ему сейчас не хотелось, у него к ним имелись свои счеты.

— Правильно, — согласился Ричард.

Антон внезапно затянул «Интернационал»:

— Вставай проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов… — Он обернулся к Николаю: — А ты, каппелевец, чего не подтягиваешь?

— Если только потом вместе споем «Боже, царя храни…»

— …мы свой, мы новый мир построим…

— Антон, все кончено, пошли, — поторопил его Николай.

— Ты им скажи, что они людоеды.

— Они сами про это знают.

И тут капитан-танкист сделал то, чего делать не стоило. Он пальцами растянул себе глаза в щелочки и высунул язык. С крыши прозвучала короткая команда. Раздался выстрел. Антон, взмахнув руками, рухнул на подтаявший снег. Странно, но на губах у него блуждала улыбка. Остатки китайцев, еще топтавшихся во дворе, исчезли в стенах корпуса. Американец немного помедлил, позвал:

— Николай, уходи.

Галицкий склонился над Антоном, тот хрипел, в неразборчивых словах Галицкому послышалось:

— Им нечем мне ответить, только пулей. А пуля — не ответ.

Возможно, это только показалось поручику, а на самом деле Иванов просто пытался допеть до конца строчку «Интернационала». Танкист крепко сжал его ладонь, вздрогнул, и пальцы его разжались. Капитан, сумевший вырваться на свободу, был мертв.

— Всем вернуться в камеры, — прозвучало с крыши.

Николай закрыл мертвому веки. Из-под снега выглянул вечнозеленый багульник. Галицкий сорвал его и сунул себе за пазуху. Это был как бы сувенир, прихваченный им с воли, воспоминание о коротких мгновениях свободы. Николай поднялся и неторопливо двинулся к корпусу. Он специально шел медленно, наслаждаясь последними мгновениями свободы. Слезы душили его. Антон был единственным из заключенных, кто предпочел несвободе смерть.

Галицкий еще немного постоял в коридоре рядом с Ричардом.

— Я бы так не смог, — сказал американец.

Они не стали уточнять, о ком идет речь, и так было ясно.

— Прощай, может, еще увидимся, — сказал летчик. — Кто знает, что они сделают с нами за бунт? Как решат отомстить? На Востоке знают толк в пытках.

— Надежда умирает последней, — Николай крепко пожал руку американцу и зашел в камеру, стал лицом к стене, руки заложил за спину.

В коридоре уже слышались окрики охраны. Лязгали двери, «кормушки». Дверь в камере Галицкого захлопнулась. Он обернулся. Нет, охранник остался снаружи. А ведь Николай уже был готов к тому, что его схватят прямо сейчас, поволокут на пытки. Он уже видел себя привязанным к креслу в термокамере, где вентилятор гонит на него раскаленный воздух. С таким же успехом он мог оказаться на столе в секционной, где нередко практиковали вскрытие еще живых людей, чтобы наблюдать, как работают пораженные органы. Было что-то нереальное в том, что никто не бросился избивать бунтовавших, срывать на них злость за собственный страх и промахи.

«Мне никогда не понять японцев до конца. Они мыслят другими категориями», — подумал он.

Галицкий опустился на низкий топчан. Спальное место Антона Иванова было рядом. Смятая простыня, скомканное одеяло. Казалось, что человек только что вышел из камеры и вернется. Николаю даже показалось, что он слышит в коридоре его шаги.

— Наверное, они решили не рисковать и просто пустят в камеры газ, — Галицкий посмотрел на расположенную под самым потолком вентиляционную решетку. — Высоко, не долезть, не заткнуть.

Он понял, что все кончено, сил дальше бороться за жизнь не оставалось. Бороться можно, если имеешь реальный шанс, хотя бы один из тысячи. А сейчас он был целиком в чужой власти. Один поворот вентиля, и камеры наполнит смертоносный газ. Николай лег на топчан, закрыл глаза, ощущая терпкий запах согретого телом багульника.