проверяют, даже анализы берут.

— Хочешь правду знать? — спросил поручик.

— Кто ж не хочет?

В этот момент откинулась «кормушка», превратившись в маленький столик. В окошечке сначала появилось любопытное лицо с раскосыми глазами, затем руки в белых нитяных перчатках поставили на него поднос с рисовыми пирожками.

— Во, я ж говорил, — Антон поднялся, взял поднос.

Окошечко тут же захлопнулось.

— Есть будешь? — предложил танкист.

Николай остановил его.

— Не советую. Эти пирожки могут быть с тифом. Они такое здесь практикуют. Ты думаешь, почему он пирожки в перчатках раздает? О нашем здоровье заботится? Вот когда без перчаток придет, значит, можно рискнуть и съесть.

— Я об этом и не подумал, — признался Антон. — Что же теперь с ними делать?

— В ватерклозет спустить, — посоветовал Николай.

Капитан Иванов опасливо сбросил пирожки в «чашу Генуя» и спустил воду. Зашумело, аппетитные с виду рисовые пирожки смыло в трубу.

— Я смотрю, ты в курсе, чего тут происходит, просвети, — попросил советский капитан.

Галицкий, не вдаваясь в подробности, не упоминая, что самому пришлось работать на японцев, рассказал, чем тут занимаются японские медики. Несмотря на весь трагизм ситуации, ему было любопытно следить за тем, как менялось выражение лица сокамерника.

— Теперь мы для них «бревна», так они подопытных называют, — подытожил Николай. — И выход отсюда только один — в трубу крематория. Но перед этим они из нас все соки выжмут и на органы разберут. Не исключено, что еще живых.

— Ты не прав, «беляк», — Антон явно собирался и в дальнейшем именно так называть своего соседа по камере. — Из любого положения есть выход. Тут соседи наши по ночам морзянкой в стены стучат. Может, у них план побега есть? Только я языков-то не знаю.

— На каком стучат?

— Откуда я знаю? Не по-нашему.

— Как же ты китайских товарищей учил? — резонно поинтересовался поручик.

— У меня переводчик был.

— Ладно, ночью попробуем постучать, узнаем, кто рядом с нами обитает.

Галицкий поднялся, подошел к крану, отведенному от туалетного бачка, стал умываться. Когда сбросил черный балахон, то обнаружил у себя на груди выведенный тушью номер «895». Тут же вспомнились бумаги, которые попадали ему в руки во время работы. Вот теперь и он лишился имени, фамилии, стал «бревном» для опытов. И не хотелось об этом думать, но сами собой стали приходить в голову мысли — куда его отправят? В термокамеру, чтобы превратить в мумию, и потом кто-то другой станет пересчитывать вес его мозга из абсолютных величин в относительные, называя объект исследования суматранской обезьяной. Или же придется побывать в холодильной камере, а потом недоученный хирург ампутирует гангренозные конечности, превратив поручика в обрубок, чтобы тот смог окончить жизнь в ядовитых парах отравляющих веществ. В арсенале умельцев «адской кухни» имелось множество способов отправить «бревно» на тот свет.

Погрустневший танкист вздохнул.

— Значит, точно я сказал, что на убой кормят.

— Конечно, им здоровые «бревна» нужны, чтобы потом до смерти замучить.

— Что тут на стенах хоть написано, — обвел взглядом полустертые иероглифы Антон.

— «Слава Коммунистической партии Китая», — перевел Николай.

— Наши товарищи здесь сидели. Кровью написали. Изверги белояпонцы.

— Ты чего их «белыми» называешь? — удивился Галицкий.

— Есть и белофинны, и белополяки, и белокитайцы, — принялся объяснять капитан Иванов.

Возможно, подкованный в расовом вопросе после бесед с Гроссом Николай и сумел бы доказать Антону, что «желтого» китайца называть белым неправильно, но кормушка вновь открылась.

— На прогулку, — оповестил охранник.

Первым к кормушке подошел Антон, выставил в нее руки, но держал их так, словно в них был автомат.

— Та-та-та-та… — мрачно проговорил он, целясь в японца взглядом.

После чего тут же получил шестигранной деревянной палкой по пальцам. Наручники защелкнулись у Иванова на запястьях. Галицкий тоже выставил руки. «Бревна» стояли лицом к стене. Когда все были выведены из камер, их погнали во внутренний дворик. Он был довольно просторным, с четырех сторон его окружали стены корпуса «ро». Попасть в него можно было только через двое стальных дверей. Одни вели, как сориентировался Николай, в проезд, другие в сам корпус. Подопытных охрана контролировала через окна. Всего заключенных было около семидесяти человек. Большинство мужчин, но было и с десяток женщин. В основном китайцы. Среди всех выделялся рослый американец в летной форме. Он тут же направился к Галицкому, но окрик охранника из окна тут же остановил его.

— Я в соседней камере, — только и успел проговорить он.

Среди заключенных находился и странный тип в балахоне буддийского монаха, он сидел на земле и медитировал. Прогулка была довольно долгой. Не растаявший еще снег местами хрустел под ногами. Тонкая скорлупка наста крошилась острыми пластинками. Николай увлекся этим занятием, оно отвлекало от мрачных мыслей. В одном из разломов показалась ветка вечнозеленого багульника, такая нереальная в этой лишенной красок ранней весне. Он нагнулся, потрогал мясистые листья пальцем, вдохнул пряный запах, затем аккуратно засыпал багульник снегом.

После прогулки камера показалась совсем маленькой и мрачной. Вечерний свет проникал сквозь небольшое окошечко под самым потолком, вспыхнуло электрическое освещение. Яркая лампочка в проволочном абажуре слепила. Ее свет пробивался даже сквозь закрытые веки. Принесли ужин. На этот раз охранник был не в белых перчатках, так что Антон с Николаем все же рискнули поесть.

— Нам надо сил набраться, — капитан брезгливо жевал рисовые колобки. — Они нам при побеге понадобятся.

Вскоре послышались удары гонга, извещавшего, что наступило время для сна. Охрана покидала блок «ро». Того, что заключенные выберутся из камер, никто не опасался. Запоры были надежными, стены толстыми — сорок сантиметров армированного сталью бетона. Да и выбравшись, деваться было некуда. Единственный выход имелся во внутренний дворик, да и тот запирался ночью снаружи. Освещение уменьшилось, теперь нить накаливания в лампочке горела тускло — красным светом. В блоке «ро» наступила тишина.

И тут кто-то в соседней камере стал мерно отстукивать по водопроводной трубе.

— Во, я же говорил, — оживился Антон. — Стучат, морзянка, только хрен что поймешь. Не по-нашему. Может, ты, интеллигенция, разберешь.

— По-английски обращается, — прислушался Николай. — Это тот летчик, которого мы во дворе видели.

— Так ответь ему. Может, у него план побега есть?

Галицкий стал неспешно отстукивать в ответ, припоминая знаки латинских букв морзянки. Подзабытое умение скоро восстановилось. Все-таки во время службы в чехословацкой дивизии приходилось пользоваться именно латинским алфавитом. Контакт был налажен быстро. Сосед находился в своей камере один. Американского летчика сбили над Суматрой и захватили в плен. Он пытался бежать из лагеря для военнопленных, но был схвачен и отправлен в Харбин. О том, что ему предстоит стать подопытным «бревном», лейтенант Ричард Кебич узнал от Галицкого. До этого он думал, что из лагеря для военнопленных попал в японскую тюрьму.

И тут с другой стороны трубы раздался еще один стук, на этот раз обращались по-японски. Это вполне могло быть провокацией охраны. Ричард Кебич и Николай тут же прекратили стучать.

Сосед слева требовал отозваться, но ничего пока о себе не сообщал. Николай простучал ему по-