стенах и на потолке. Целые сонмы блуждающих огней вырывали из темноты краски: поля сражений, дворцы, великанцы, драконы, армия карликов, тонущий флот, гибель целого города вместе со всеми его жителями. Фрески были выполнены с таким мастерством, что Джекоб на несколько мгновений вообще забыл, зачем он сюда явился. Но картина на левой стене заставила его и вовсе затаить дыхание. Целая армия рыцарей мчалась с обнаженными мечами через серебряную арку ворот. Плащи их были белыми, как у рыцарей Гуисмунда, а накидки украшала Гуисмундова эмблема: красный меч, а над ним – красный крест… Где он это видел?
Рыцарский орден из его мира, прекративший свое существование более восьмиста лет назад, но прежде натворивший немало дел в Северной Европе… Джекоб поглядел на арку ворот. Она была украшена серебряными цветами.
Джекоб давно гадал, неужели зеркало только одно?
Видимо, нет.
Он внимательно огляделся. В центре зала стоял трон. К каменному сиденью подводила узкая лесенка. Сиденье и подлокотники покрывала золотая обивка; статуя Гуисмунда глядела в сторону Джекоба пустыми глазами. Но Джекоб продолжал озираться в поисках зеркала. И – обнаружил его в самом дальнем углу зала. Громадное, едва ли не в два раза больше, чем то, в комнате его отца. С таким же темным стеклом, но раму его увивали не розы, а лилии, как и на арке ворот на стене.
Около зеркала стоял скелет с золотыми часами в костлявых руках. В Зазеркалье времен Гуисмунда еще не существовало никаких механических часов. В другом мире они уже были.
Лишь боль в груди напомнила ему о том, зачем он сюда пришел. Он повернулся к зеркалу спиной и направился к трону.
Статуя, сидевшая на троне, была облачена в чародейскую мантию из кошачьих шкурок, она же говорила о Гуисмунде-полководце. Затенявшее его лицо забрало было выковано в виде разверстой волчьей пасти. Из-под мантии виднелась кольчуга до колен и белая туника с изображенным на ней красным мечом. Как часто Джекобу приходилось видеть эту серебряную кайму, а он даже и не задумывался о ее происхождении. Теперь же он разглядел в ней рамку зеркала. Гуисмунд сидел, широко расставив ноги, как человек, которому покорился весь зазеркальный мир. После того, как он ворвался туда из другого.
У подножия лестницы имелась скамеечка, а на ее золотом сиденье покоился арбалет.
Джекоб задул свечу.
Плиты у него под ногами складывались в полукружие мозаики с изображением герба Гуисмунда. Скамеечка с арбалетом стояла прямо над головой коронованного волка.
От скамеечки Джекоба отделяли всего несколько шагов, как вдруг в сердце его снова вгрызлась моль.
Он рухнул на колени. Не видя, не слыша, не чувствуя ничего больше, кроме боли. Эта боль, словно кислотой, вытравила ему последнюю букву имени из воспоминаний, и Темная Фея получила свое имя обратно. После этого моль отделилась от его кожи, слущив волосатую тушку с кровавого кокона его плоти, и – взмахнула крыльями. Джекоб услышал собственный стон, прокатившийся по тронному залу, и скорчился на гербе Гуисмунда, а моль, захватив с собой имя Темной, а заодно и его, Джекоба, жизнь, упорхнула прочь, обратно к своей госпоже. Все, что от нее осталось, – это кровавый отпечаток на теле, а он лежал и ждал, когда же у него остановится сердце. Ритм оно отбивало неровный: то замедляя ход, то ускоряя, словно хваталось за последние остатки жизни, которые еще теплились в его теле.
Но он не знал как. Он желал только одного: чтобы боль наконец утихла и эта охота осталась позади. Чтобы рядом была лисица.
Плиты пола сквозь одежду холодили онемевшую от боли кожу.
62. Свеча погасла
Эти ужасные голоса вокруг! Они спорили. Кричали. Рыдали. Подкарауливали за каждой дверью. Лиска переходила от комнаты к комнате, от зала к залу, видела золото, серебро, без разбора наваленную добычу из разоренных городов, сундуки, набитые дорогими одеяниями, золотые тарелки на пустых столах, мгновенно воскрешавшие воспоминания о столовой Синей Бороды, постели под кроваво-красными балдахинами, мебель с инкрустацией из драгоценных камней… Пламя свечи вырывало их из мрака, будто далекие от реальности картины, но великолепие их говорило только о безумии Гуисмунда. Весь дворец был призраком. Все эти голоса, весь этот неутолимый голод, наполнявший его… Вся эта мертвая жизнь, никак не желавшая умирать.
Дрожащее пламя свечи осветило кабинет. Книги. Планы местности. Глобус. На полу лежала шкура черного льва, стена была завешена ковром, и узор ковра выдавал, что он умеет летать.
Свеча погасла.
Сердце Лиски пустилось вскачь.
Он нашел его.
Джекоб нашел арбалет.
Она изменила облик. Лисица доберется до него гораздо скорее.
Джекоб будет жить.
Все хорошо.
63. Западня
Боль отступала, но сердце билось неровно, словно каждый удар мог оказаться последним.
Ему действительно удалось подняться.
А что, если она не появится вовремя?
Эта мысль показалась даже забавной.
Вблизи фигура на троне казалась настолько живой, словно Гуисмунд изготовил ее из плоти и крови. Мертвые глаза буравили Джекоба насквозь, когда он ковылял к скамеечке.
Ноги спотыкались так же невыносимо, как и сердце.
– Смерть ты себе этим ничуть не облегчишь. – Бастард бесшумно выступил из тени, так же как и тогда, в склепе.
Древнейший в мире промах: забыть об осторожности, когда до добычи рукой подать. Он погибнет, словно желторотый новичок.
Бастард шел к нему не спеша, разглядывая картины на стенах. Джекоб потянулся за револьвером, но близость смерти сделала его медлительным, и гоил взял его на прицел раньше, чем он успел выхватить оружие из-за пояса.
– Не вынуждай меня сокращать последние мгновения твоей жизни, – сказал Неррон, целясь Джекобу в голову. – Кто знает? Может, у тебя в запасе еще целый час. Как ты открыл ворота? Проклятое железо даже мне опалило руки.
– Понятия не имею.
Арбалет был близко, только руку протянуть, но Джекоб понимал, что гоил выстрелит, если попытаться. Он уже научился читать по лицу с малахитовыми прожилками. Оно по-прежнему напоминало ему лицо брата.
– Кто тебя освободил?
– Водяной. Я знал, что он пригодится, если его оставить в живых. Хотя за последние недели я раз двадцать чуть было не свернул ему чешуйчатую шею. – Неррон окинул зал ищущим взглядом. – Где
