— Конрад, кто они, эти женщины?! — Лицо Джил исказилось в болезненной гримасе.

Конрад смотрел на жену, ничего не понимая — на какие темы они говорят! А ведь время бежит! Наконец он ответил:

— Ну, не знаю. Обычные женщины, как все здесь. Хорошо еще, что не мужчины, уж поверь мне. — Конрад тут же подумал о том, что тем самым он как будто напрашивается на сочувствие. Но почему он так боится сочувствия жены? Лучше об этом не думать. И он попросил: — Расскажи о детях. Как они там?

— Дети? — Джил в изумлении посмотрела на мужа.

— Как они?

Долгое молчание.

— В порядке.

Конрад смотрел на жену, отчаянно надеясь услышать, что дети спрашивают об отце, скучают без него, ждут, когда он вернется. И в то же самое время он хотел быть уверенным, что их ничто не тревожит, что они счастливы и поверили в ту историю, которую им рассказали — что папа надолго уехал в командировку.

— Мог бы и позвонить, — упрекнула Конрада Джил.

— Понимаешь, Джил… тут, конечно, есть два телефона… Но я к ним и близко подойти не могу. — Конрад начал было рассказывать ей об общей комнате, группировке черных и Арийцах, о том, как те контролируют телефоны, но передумал, испугавшись, что Ротто услышит. Поднеся трубку как можно ближе, он сказал: — Понимаешь, кое-кому из белых можно пользоваться телефонами, но я пока что… — он чуть было не сказал «карась», но вовремя спохватился, — …я здесь пока новичок и к телефону меня не подпускают.

— Что ж, Конрад, — ответила ему Джил, — я расскажу тебе, как дети. Мы собираемся переехать к матери. Знаешь, там просто замечательно! У нее такой просторный дом! Будет отлично… — Она запнулась, опустив глаза. И подавила готовый вырваться тяжкий вздох. Когда она снова посмотрела на Конрада, в ее глазах стояли слезы. — Конрад, у меня нет денег! Как я, по-твоему, должна поступить? Ютиться в двушке? Со всей этой швалью по соседству? Жить на пособие? Или запихнуть детей в детскую группу? Где стрептококк, лишай, вши? А самой найти грошовую работу? Как мне, по-твоему, быть?!

Конрад не знал, что ответить. По щекам Джил катились слезы, но вдруг она тревожно глянула в сторону. Как раз в этот момент Конрад услышал низкий голос, все громче и громче:

— Так… так… О-о-о… так… да! Да, детка! Еще… еще… Да… да… О-о-о… детка…

Это был Ротто. Конрад отважился глянуть в его сторону. Здоровущий парень одной рукой прижимал к уху трубку, а другую положил на пах и, сидя на стуле, двигал тазом.

— Конрад! — позвала Джил. — Что она делает, эта женщина? — Она переводила взгляд с Конрада на подружку Ротто и обратно.

— Не знаю, — ответил Конрад, хотя очень даже знал.

— Она раздвинула ноги! — шептала Джил, опустив голову и прислоняясь к окошку так, что едва не касалась стекла носом. — Она… она трогает себя! И стонет!

Конрад покачал головой, делая вид, что ужасается. Теперь у него не осталось никаких сомнений. Он уже не раз слышал о таком. Это называлось «вертеть подманкой». Подружки заключенных приходили на свидание в мини-юбках и без трусиков. Потом задирали юбки и разводили ноги, имитируя любовный экстаз.

Джил покачала головой, закрываясь ладонью. Когда она убрала ладонь, Конрад увидел ее мокрое от слез, перекошенное лицо. Она едва слышно прошептала:

— Я этого больше не вынесу.

— Пожалуйста, не плачь. Прости меня.

Изумленно:

— Конрад, что ты вообще здесь забыл?

Тот поначалу даже не понял:

— Забыл?

Обвиняюще:

— Тебе же предлагали условное освобождение на поруки!

— Я… мы ведь уже сто раз говорили на эту тему. — Все это время до Конрада доносилось пыхтение Ротто: «Ух… ах… ух… ах… сладкая моя… крошка… давай… давай… давай…» — Как же я мог согласиться? Я ведь ни в чем не виноват! Они хотели, чтобы я признал свою вину!

— Да! — Глаза Джил блестели страхом и гневом. — Да! Вину в легком проступке!

— В легком проступке?! Меня обвинили в том, что я угрожал людям физической расправой! — возразил Конрад. — А я ни на кого не нападал! Это они напали на меня! Я только защищался. Защищал себя и свое имущество.

— Но ведь ты перепрыгнул через ограждение, Конрад! Это чужая территория! Да вдобавок еще ты… — Джил опустила взгляд, качая головой и сознавая, что бесполезно начинать все сначала. Потом снова посмотрела на мужа; по ее лицу опять текли слезы. — Ну, ладно, Конрад, допустим, ты ни в чем не виноват… Но чего ты добился, настаивая на своей невиновности? Зачем нужен этот суд? Тебе же предлагали условное освобождение! Тебе готовы были пойти навстречу! А ты? Я тебя не понимаю!

Между тем со стороны Ротто доносилось: «Да, крошка… да, крошка… да, крошка… да, крошка…»

Джил то и дело беспокойно поглядывала в сторону. Не выдержав ее слез, Конрад смягчился:

— Ты права — я ничего не выиграл. Я был уверен, что присяжные в любом случае оправдают меня — я же ни в чем не виноват. Я и сейчас уверен в своей невиновности. Но меня осудили, и я проиграл. Я потерял многое. Но кое-что у меня осталось. Я сохранил честь, я не продал душу.

Джил скептически:

— Душу?! Ну конечно, похлопаем ей! Мы за нее очень рады! А твоя душа, случайно, не задумывалась над тем, что будет с женой, детьми?

— Джил, да я об этом только и думал! Но когда наступит время, я посмотрю Карлу и Кристи в глаза и скажу им: «Я — невиновен. Меня осудили несправедливо. Я не примирился с ложью, и пришлось сесть в тюрьму. Но я пошел туда с чистой совестью и вышел таким же».

Джил невесело рассмеялась. Потом снова покачала головой и заплакала.

Ротто продолжал:

— Не останавливайся, крошка… давай… давай… давай… давай…

— Пожалуйста, ну не плачь, — умолял Конрад в телефонную трубку.

Именно умолял — только вконец очерствевшее мужское сердце устоит перед слезами женщины.

— Ты что, считаешь, что детям так лучше? — Джил говорила слабым, дрожащим голосом. — А их души? Думаешь, так им лучше? Неужели ты хочешь, чтобы они знали про тебя? Про то, что ты сидишь в тюрьме? Что обвинен в уголовном преступлении? Ради бога, Конрад! Неужели ты думаешь, что сделал им большое одолжение?

Ротто сначала пыхтел: «Ух… ух… ух…» — а потом протяжно застонал: «А-а-а… у-у-у… а-а-а…»

Конрад отвел взгляд и опустил голову. У него будто почву из-под ног выбили. Вдруг все — и логические рассуждения, и принципы, и душа — все показалось пустым. Даже мысли о душе превратились в банальный самообман. Его душа, если таковая вообще существует, теряла последнюю ниточку, связывавшую его со всем, что было хорошего и разумного в его жизни. Конрад поднял голову и посмотрел на Джил. Она тихо всхлипывала, все еще прижимая трубку к уху.

Боковым зрением Конрад заметил огромного Ротто, встававшего со стула. Господи, наконец-то уходит. Конрад с облегчением выдохнул. И тут почувствовал, как его хлопнули по плечу. Он поднял голову. Ротто смотрел на него сверху вниз и улыбался. Сидевшему Конраду он показался просто огромным.

— Привет, Конрад, — сказал Ротто. — Как делишки, приятель?

В мозгу у Конрада вспыхнула тревожная мысль; он почувствовал, как горячая волна стремительно растекается по всему телу, накрывая его с головы до ног. Он ничего не ответил. Отвернулся и попытался сосредоточиться на лице Джил. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?» Этот громила… он… знает его имя! Как? Зачем? Хотя ясно зачем! Десяти дней в Санта-Рите хватило, чтобы уяснить: ни один молоденький новичок ни за что не пожелал бы привлечь внимание такого, как Ротто!

Конрад смотрел на Джил, не отрываясь. Она плакала, что-то говорила, но он не понимал ни