голода, вы боитесь унижения». Стоики считают — для того, чтобы быть великим человеком, высокое положение вовсе не обязательно. Один из философов-стоиков, Клеант, зарабатывал на жизнь тем, что носил воду. Он был простым рабочим, мистер Крокер. Но никто и не думал проявлять неуважение к нему и его занятию. А почему? Потому что он излучал силу искры Зевса.

Чарли закрыл глаза и попробовал представить такую картину. Он оказался на улице. На какой улице? На Блэкленд-роуд? Там ему достанутся только выхлопы проезжающих «БМВ» да летящие из-под шин камешки. Тогда где? На Пичтри? На Пичтри и пешком-то никто не ходит — кто же будет останавливать свой «мерседес» или «инфинити», чтобы дать Чарли Крокеру монетку? Может, поставить консервную баночку на стоянке у Ленокс-сквер? Но там наверняка есть охрана, которая вышвыривает бродяг еще до того, как они устроятся на тротуаре со своей банкой и плакатиком: «Помогите, пожалуйста. Не хватает 28 долларов на билет домой, в Мобил. С расспросами, советами и нотациями не обращаться». Такой плакатик Чарли видел… где он его видел? На Ленокс-сквер? В центре рядом со зданием «Си-Эн-Эн»? Чарли открыл глаза, посмотрел на этого Конни и покачал головой:

— Я попробовал представить, но не получается.

— Даже если такое произойдет, — сказал парень, — это будет далеко не так ужасно, как кажется, мистер Крокер. Эпиктет сказал бы, что когда вы — я говорю «вы» просто ради примера, мистер Крокер, — Эпиктет сказал бы, что когда вы поддаетесь своим животным порывам и считаете себя лишь жалкой плотью, наделенной звериными инстинктами, вы делаете это в ущерб своему божественному и блаженному родству, той искре, которую дал вам Зевс.

Раздался стук в дверь, и она тут же открылась. Вошла Серена, на лице гнев и страх. Сейчас она была в летнем платье барвинкового цвета и весьма целомудренного фасона, хотя вырез не скрывал грудь. Густые черные волосы волнами падали на спину, а глаза, подчеркнутые цветом платья, казались необыкновенно яркими.

— Чарли! — Она решительно зашагала к кровати. — Кто этот… этот Белл? Он…

— Серена, — перебил Чарли, — ты помнишь Конни, да? — Сейчас было особенно важно, чтобы жена обратила внимание на присутствие парня.

Серена мельком глянула на молодого человека, который уже поднялся.

— Да… конечно. — И опять повернулась к Чарли. — Этот мистер Белл звонит и звонит, без конца повторяет, что ему необходимо, чтобы ты «еще раз подтвердил свое решение». «Подтвердил решение», «подтвердил решение», — талдычит как заведенный, и ему безразлично, кто берет трубку — Жермен, Нина, кто угодно. Что прикажешь с ним делать, а? Что все это значит?

Чарли было стыдно, что Серена устраивает сцену при Конни. Он хотел поставить жену на место, но такая усталость вдруг навалилась… такая слабость… Утонуть бы в матрасе, скрыться в мягком убежище кровати с тысячедолларовым балдахином, вниз, вниз, вниз… туда… Да, он живет жизнью инвалида, Эпиктет правильно сказал. Как звали того парня? Клеант? Он таскал воду ради заработка, словно мул, и при этом был великим человеком, и все об этом знали.

— Ну? — Серена уже уперла руки в бока. Глаза у нее так и пылали. — Что прикажешь с ним делать?

Чарли подтянулся повыше, чтобы хотя бы полусидеть, — не такой уж он инвалид.

— Ты права, — сказал он Серене, — до сих пор я был лисицей, но это не в моем характере. На душе у меня погано, и колено болит, как черт знает что, но я буду… буду быком… да, быком. Я сам с этим разберусь.

Презрительное шипение:

— Что за чепуху ты несешь, Чарли? Какая-то лисица, бык…

Стало ясно, что на быка он явно не тянет. Голос был чуть громче робкого кваканья, и как он ни собирал в кулак силу воли, ее не хватало даже на то, чтобы изобразить из себя быка. Крокер посмотрел на Серену, посмотрел прямо в эти гневные барвинковые глаза.

— Я опустился до… — лисиц и волков он решил в этот раз не упоминать, — до определенного уровня, но это временно. Я со всем этим разберусь.

По-прежнему упирая руки в бока, Серена посмотрела на Чарли, словно он совсем выживший из ума старик, покачала головой, развернулась и решительно вышла.

Нет, Чарли не бык, выросший с сознанием собственной силы. У него нет больше мощной спины, и единственная надежда снова обрести ее была в этой книге, которую держал в руках стоящий у кровати парень, молодой парень с тонкими чертами лица и большими сильными руками, какие могли бы принадлежать человеку вдвое крупнее него. Конни сам напоминал того философа, Клеанта, — простого рабочего, который на всех, кто с ним сталкивался, производил впечатление «льва, в горах обитающего», уверенного в своей силе и мощи. Как Одиссей на берегу после кораблекрушения, где бы ни был этот чертов берег и кем бы ни был этот чертов Одиссей. Память откликалась на имя смутным толчком узнавания, но и только.

Как это унизительно: этот тон, которым Серена разговаривала с ним при Конни… Чарли никогда не позволял женщинам так с собой разговаривать. Почему же сейчас позволил? Потому что источником его уверенности и силы всегда были деньги, репутация, успех в житейских делах. А единственный источник истинной силы — его собственная воля, власть над собой, способность свободно принимать решения, божественная искра разума, позволяющая определить, что в его силах и что выше их.

Что ж, Серена не богата — и не без его стараний — они заключили брачный контракт и прочее, домашним деспотом ее тоже нельзя было назвать, но вести себя как стерва она вполне способна — вот вам, пожалуйста, это небольшое представление перед посторонним.

Чарли было тоскливо даже думать об упражнениях, но он сказал Конни:

— Слушай, я хотел бы встать и пройтись. Дай мне руку. И принеси халат.

Спустить прооперированную ногу с кровати и встать стоило убийственных мук, но через некоторое время Чарли уже ковылял по просторному холлу, одетый в свой ярко-синий халат и опирающийся на алюминиевые трости. В холле лежал толстый ковер, но трости все равно клацали: клак-клак… клак-клак… клак-клак… клак-клак… Конни шагал рядом.

Клак-клак… клак-клак…

— Конни, — позвал старик.

— Да, сэр.

— Конни, сделай мне одолжение.

— Все, что смогу, мистер Крокер.

— Завтра ведь ты опять придешь, да?

— Да, сэр.

— Слушай, мне бы хотелось… я бы тебя попросил, чтобы ты оставил мне эту книгу на вечер, я ее сам посмотрю. А завтра верну.

Конрад не знал, что сказать. Как объяснить старику, что книга… живая, потому что в ней искра Зевса? В ней основные истины, с которыми он смог дать отпор самым страшным отморозкам в тюрьме, вынести разлуку с семьей, конфликт с законом, одолеть наглого вымогателя — ухмыляющееся лицо подонка в доме Гарднеров до сих пор стояло перед глазами. В этот миг все сошлось. Конрад увидел события как единое целое. Книга явилась, будто бы случайно, в Санта-Рите, познакомила его с Зевсом, с Эпиктетом, с истиной, она дала ему силу драться и одолеть самого отвратительного тюремного хищника. Потом Зевс разрушил тюрьму, расколол целое бетонное здание, как грецкий орех, чтобы Конрад мог бежать. Зевс дал ему свободный армейский джип, привел к Кенни, к Мэй, к «подпольным авиалиниям» и переправил в Атланту. Почему же именно в Атланту? Потому что в захламленной чердачной комнатке городка, о котором Конрад сроду не слышал, на полке стоял еще один экземпляр Книги. Зачем ему был дарован этот экземпляр? Чтобы он продолжал свое дело, продолжал служить Зевсу и славить его. А сейчас появился шанс — горячая волна обожгла корни волос — появился шанс обратить человека с большими деньгами, известностью, возможностями. С того дня, когда Конрада уволили из «Крокер Глобал Фудз», и до этого самого момента, когда он стоял перед самим Чарли Крокером, качающимся на алюминиевых тростях, — ну конечно! — это же целая схема, куда Зевс вплел его жизнь. Не для того, чтобы наказать Крокера, одним щелчком пальцев оставившего без работы сотни людей, но чтобы поставить крупного бизнесмена и его возможности на службу Зевсу.