— Ладно, Уэс, предположим, все это имеет смысл — в чем я лично не уверен, — но при чем тут я?

— Кто-то должен изложить Крокеру суть предложения. Сам я не могу этого сделать, меня неправильно поймут. А если предложение будет исходить от твоего клиента — от юриста, представляющего клиента, — это вполне приемлемо. Ты же не просишь его свидетельствовать в суде. Ты просишь его только выступить на арене общественного мнения. Закон оставим в стороне. Речь идет только о связях с общественностью.

— Но с чем Крокер может выступить, Уэс? Какую, по-твоему, точку зрения он должен иметь? Или выражать?

— Что Фарик — замечательный молодой человек. Что перспективные спортсмены вроде него всегда были мишенью для всевозможной клеветы и махинаций. Что лично он, Крокер, не верит, что Фарик мог совершить то, в чем его обвиняют. И тэ дэ и тэ пэ.

— Как же он будет это делать? На митинге, на демонстрации протеста?

— Нет-нет-нет. Какие демонстрации-митинги, если речь идет о сексуальном домогательстве? Я имею в виду пресс-конференцию, такую пресс-конференцию, официальная цель которой — разрядить обстановку, призвать всех к спокойствию и сдержанности. В свете этого я напомню, что у человека есть права, и права есть даже у высоких чернокожих мужчин, в том числе и у чернокожих звезд спорта — у них ровно столько же прав, сколько у белых женщин небольшого роста. Все это, как ты понимаешь, надо подать под соусом заботы о поддержании общественного порядка. Потом встанет Крокер и выскажется еще более решительно. Заявит, что Фарик Фэнон — замечательный молодой человек…

— Минутку, Уэс. На каком основании Крокер будет называть Фарика замечательным молодым человеком? Интересно, он хоть раз видел этого Фарика? Разве что на стадионе.

Мэр улыбнулся.

— Роджер, он должен встретиться с Фариком, познакомиться с ним. Сам знаешь, познакомиться с Фариком — значит влюбиться в него с первого взгляда.

Роджер прыснул.

— Уэс, ради бога! Ни ты, ни я этого сукина сына на дух не переносим!

— Наверно, ты удивишься, Роджер, — сказал Уэс со знакомыми озорными искорками в глазах, — да, ты удивишься. Мне кажется, мистер Крокер обнаружит в Фарике нечто такое, чего мы с тобой до сих пор не замечали.

— И где они должны встретиться?

— Это я оставляю на ваше усмотрение, господин юрисконсульт. Важно одно — чтобы Крокер познакомился с Фариком и вышел с этой встречи готовым говорить ему комплименты, причем официально. Не менее важно объяснить Крокеру, что ты, как представитель Фарика и его сторонников, проследишь, чтобы городские банки реструктурировали кредиты на самых выгодных условиях, дабы не повредить репутации спасителя города в один из решающих моментов истории Атланты. Если он спросит: «Почему я?», — скажи: «Потому что вы единственный в городе крупный бизнесмен, сделавший такую же спортивную карьеру, как Фарик. Вы — тот самый парень „Шестьдесят минут“».

Теперь уже Роджер вернул мэру его ироничную улыбку.

— И Крокер, конечно, моментально всему поверит и согласится, стоит какому-то черному юристу, которого он впервые видит, объявить, что все неприятности кончились?

— Я думал об этом, — ответил мэр. — И, по-моему, стоит сделать вот что. Предложи ему доказать это на деле, провести своего рода испытания в полевых условиях. Скажи: «Познакомьтесь с Фариком, а потом решайте, хотите вы помочь городу выступлением на пресс-конференции или нет. Если вы согласитесь, „ГранПланнерсБанк“ тут же оставит вас в покое». Думаю, мистер Крокер примет тебя за эдакого черного прорицателя, которому эксперимента ради вполне стоит поверить.

— Ты уверен, что сможешь договориться о реструктуризации?

— Если не смогу, значит, наши испытания в полевых условиях провалятся. Но этого я не боюсь. — Уэс Джордан откинулся в кресле и удовлетворенно вздохнул, словно уже выиграл грандиозное сражение. На губах у него блуждала так много лет знакомая Роджеру ироническая улыбка. — Ты увидишь, Роджер, каким образом действует политика в этом городе. Конечно, приятно думать, что благие намерения и принципы торжествуют благодаря своей очевидной полезности и самоценности. Но это редкое явление… редкое явление… И я уверен, что все чарли крокеры Атланты, какими бы ограниченными они ни были, прекрасно это понимают.

Роджер широко открыл глаза, подскочил на диване и заулыбался во весь рот.

— Я понял!

— Что ты понял?

— Понял, что в тебе изменилось!

— Правда? Ты поделишься со мной своим открытием?

Роджер Белый хлопнул себя по коленке и рассмеялся.

— Ты стал темнее, брат Уэс, темнее! Как это получилось? Что ты такое сделал?

Мэр изумленно ощупал лицо.

— Темнее? Вот так история. Правда, я вчера гораздо дольше обычного играл в гольф.

— В гольф?

— Я в последнее время много играю в гольф, брат Роджер.

— Ты? Не свисти, брат Уэс!

— Ну да, понимаю, ты не веришь. Я всегда смеялся над гольфом. А теперь понял, что должен больше времени проводить на воздухе, вдыхать запах стриженых газонов, разрыхленных лунок… Лэнни тоже играла.

— Лэнни? Твоя жена Лэнни? Нет, ты точно шутишь!

— Я не шучу, — сказал Уэс Джордан. — Каждый может изменить свои привычки, разве нет? Солнце старой доброй Джорджии творит чудеса.

— Хитрый старый лис! — рассмеялся Роджер Белый. — Это… крем-автозагар! Для предвыборной кампании! Решил стать… чернее!

Уэс Джордан подмигнул и захихикал.

— Это совершенно естественно, мы, любители гольфа, хорошо загораем! Кроме того, в жизни все взаимосвязано. Я всегда был чернее тебя, Роджер Белый.