Въ главной лабораторіи, передъ разными приспособленіями и приборами самыхъ странныхъ формъ и разнообразн?йшей величины, среди нагроможденныхъ книгъ, исписанныхъ бумагъ, ретортъ, колбъ и разныхъ физическихъ инструментовъ, работало челов?къ пятнадцать первоклассныхъ ученыхъ. Все это были люди серьезные, бол?е или мен?е бородатые и вс? безъ исключенія лысые. Одни изъ нихъ сид?ли, углубившись въ размышленія, другіе же внимательно сл?дили за производившимися опытами. Сюльфатенъ медленной поступью вошелъ въ эту лабораторію, заложивъ л?вую руку за спину и слегка постукивая себя по носу указательнымъ пальцемъ, что служило у него признакомъ самаго интенсивнаго мышленія.
Сотоварищи его были до такой степени заняты каждый своимъ д?ломъ, что никто даже и не поднялъ головы, когда онъ прошелъ мимо въ свой уголъ и потихоньку пододвинулъ себ? кресло. Передъ т?мъ, однако, ч?мъ с?сть, онъ, стоя у стола, началъ тамъ разбираться въ груд? бумагъ и разныхъ приборовъ. Видя, что онъ еще не садится, Жоржъ хот?лъ уже на цыпочкахъ подб?жать къ его креслу и перер?зать проволоку. Задуманная имъ не совс?мъ приличная шутка, разум?ется, осталась бы тогда невыполненной, но судьба судила иначе. Какъ разъ въ это самое мгновенье Сюльфатенъ, находившійся все еще въ состояніи глубокой задумчивости, тяжело опустился въ кресло.
Словно по мановенію волшебнаго жезла, или, какъ бы на театральной сцен?, раздались отовсюду разомъ электрическіе звонки:
— Дзинъ! Дзинъ! Дзинъ!
Этотъ трезвонъ у вс?хъ фонографовъ не могъ не обратить на себя общаго вниманія. Вс? невольно подняли головы. Сюльфатенъ съ изумленнымъ видомъ гляд?лъ на маленькій фонографъ, стоявшій на его собственномъ стол?. Трезвонъ прекратился, и тотчасъ же зат?мъ вс? фонографы дружно заговорили:
— «Сюльфатенъ, другъ мой, какъ ты милъ и очарователенъ! Я тебя обожаю и клянусь, что всю жизнь буду любить только тебя одного! Сюльфатенъ, другъ мой, какъ ты милъ и очарователенъ! Я тебя обожаю и клянусь, что… Сюльфатенъ, другъ мой, какъ ты милъ и очарователенъ!..» Фонографы не останавливались и, дойдя до посл?дняго восклицанія, переданнаго съ должною энергіей, начинали фразу снова самыми н?жными модуляціями голоса.
Вс? ученые оторвались отъ своихъ размышленій и опытовъ. Изумленные и сбитые съ толку, какъ и самъ Сюльфатенъ, они повскакали съ м?стъ и поперем?нно гляд?ли то на своего коллегу, то на нескромные фонографы. Наконецъ, н?которые изъ нихъ, постарше, расхохотались, насм?шливо поглядывая на Сюльфатена, тогда какъ другіе покрасн?ли, наморщивъ чело и нахмуривъ брови съ такимъ обиженнымъ видомъ, какъ еслибъ имъ самимъ было нанесено личное оскорбленіе.
— «Сюльфатенъ, другъ мой, какъ ты милъ и оча»…
Фонографы внезапно умолкли, такъ какъ Сюльфатенъ перер?залъ проволоку.
Пользуясь общимъ смятеніемъ, Жоржъ и Эстелла, незам?ченные ник?мъ, удалились, затворивъ за собой двери. Имъ всл?дъ доносился изъ лабораторіи см?шанный гулъ протестовъ и восклицаній: «Ого! — Эге! — Вотъ такъ штука! — He ожидалъ! — Скандалъ, да и только! — Что за гадость! — Это компрометируетъ французскую науку!»
— Б?дняжка Сюльфатенъ! — сказала Эстелла.
— Ничего, онъ какъ-нибудь вывернется, — возразилъ Жоржъ. — Зам?тьте, Стеллочка, еще одно драгоц?нное свойство фонографа. Онъ записываетъ клятвы влюбленныхъ и можетъ повторять ихъ по востребованію сколько угодно разъ. Вслуча? изм?ны одной изъ сторонъ, другая можетъ вм?сто всякихъ упрековъ привести въ д?йствіе фонографъ, въ который вложено такое клише. Онъ не даетъ утратиться безсл?дно голосу возлюбленной и повторяетъ его нашему очарованному уху, какъ только мы этого пожелаемъ… Знаете ли, дорогая Эстелла, что я безъ вашего в?дома изготовилъ уже н?сколько клише съ вашего голоса и отъ времени до времени по вечерамъ доставляю себ? удовольствіе слушать ихъ въ моемъ фонограф?.
IV
Филоксенъ Лоррисъ собирался дать большой художественный, музыкальный и научный вечеръ, в?сть о которомъ сама по себ? уже возбудила величайшее любопытство во вс?хъ парижскихъ кружкахъ. Въ присутствіи избраннаго общества, соединявшаго въ себ? весь академическій и политическій Парижъ, — вс?хъ выдающихся людей науки и парламента, — въ присутствіи вождей партій, — министровъ и главы министерства, знаменитаго могучаго оратора Арсена Маретта, великій ученый разсчитывалъ, по выполненіи художественнаго отд?ла программы, изложить въ б?гломъ обзор? научныхъ новостей посл?днія свои изобр?тенія, преимущественно же идею о національномъ и патріотическомъ своемъ л?карств?, — заинтересовать ею министровъ и завоевать ей симпатіи въ парламентскихъ сферахъ. Редакторы, наибол?е выдающіеся сотрудники и репортеры вс?хъ парижскихъ газетъ были приглашены на этотъ праздникъ и такимъ образомъ поставлены какъ бы въ необходимость говорить на другой день о колоссальномъ и филантропическомъ предпріятіи возрожденія измученной, переутомленной расы малокровныхъ людей съ расшатанными нервами, — возрожденіи, которое достигалось словно по мановенію волшебнаго жезла, оживляющей силой великаго противумикробнаго, очищающаго, подкр?пляющаго, антималокровнаго и національнаго средства, д?йетвующаго на организмъ одновременно прививкою и въ качеств? внутренняго л?карства! Такова была ц?ль Филоксена Лорриса. Посл? концерта, — въ публичной лекціи, дополненной прим?рами и опытами, — Филоксенъ Лоррисъ нам?ревался лично представить докладъ о грандіозномъ своемъ предпріятіи. Блистательн?йшимъ сценическимъ эффектомъ должно было при этомъ служить появленіе сюльфатеновскаго паціента Адріена Ла-Героньера, котораго въ Париж? знали р?шительно вс?. Вс?мъ было изв?стно, что н?сколько м?сяцевъ тому назадъ онъ дошелъ до посл?дней степени отуп?нія и физическаго упадка. Подозр?ніе въ обман? являлось тутъ совершенно немыслимымъ. Живое наглядное подтвержденіе заявленій изобр?тателя, однимъ словомъ, субъектъ, выводимый на сцену, былъ не какимъ нибудь безымяннымъ незнакомцемъ. Недавно еще вс? искренно сожал?ли о гибели такого высокаго, св?тлаго ума, пораженнаго преждевременной старческой дряхлостью. Т?мъ съ большимъ изумленіемъ увидятъ теперь появленіе Ла-Героньера, совершенно исправленнаго и починеннаго — физически и нравственно — какъ въ т?лесномъ, такъ и въ умственномъ отношеніи, — достигшаго опять почти такой же всеобъемлющей мощи генія, какою обладалъ въ минувшія времена!..
Филоксенъ Лоррисъ возложилъ заботу о «легкомысленныхъ развлеченіяхъ», т. е. о художественномъ отд?л?, на свою жену, которой должны были пособлять Жоржъ и Эстелла Лакомбъ.
— Вамъ поручается несомн?нно важный въ данномъ случа? портфель мелочныхъ забавъ и легкомысленныхъ увеселеній, — милостиво объявилъ онъ имъ. — Я требую только, чтобъ все оказалось превосходнымъ и открываю вамъ для этого неограниченный кредитъ.
Пользуясь этимъ разр?шеніемъ, Жоржъ и не думалъ скупиться.
Онъ не удовлетворился маленькими простыми фонограммами, достаточными для какихъ нибудь м?щанскихъ вечеровъ. Его не соблазняли обыкновенныя музыкальныя клище, коллекціи «избранныхъ п?вцовъ» и «ангельскіе голоса», продающіеся въ мелочныхъ лавочкахъ по дв?надцати штукъ въ коробк?, подобно тому какъ продаютъ для бол?е серьезныхъ вечеровъ коробки съ дв?надцатью знаменит?йшими
