самом деле неплохо знал английский, я не мог сказать однозначно. Тем не менее Влад, словно услышав родную речь, пробудился от спячки и оторвал взгляд от кружки. Я насторожился. Английский был тем мостиком, который мог связать коммуникативными узами Дика и Влада. А я совсем не был заинтересован в этом.

К счастью, Дик замолчал и, к моему удивлению, залился юношеским румянцем. Я не сразу понял, что причиной того была молодая, рослая и вполне привлекательная особа, которая зашла на веранду с большим подносом в руках и стала сервировать стол. Она была одета в длинное светлое платье с розовыми узорами, сильно приталенное, с большим вырезом на груди; обнаженные плечи прикрывала шелковая ткань, напоминающая мантилью; темные волосы девушки были расчесаны на прямой пробор и сплетены в две прямых косы. Она производила впечатление сильного, но нежного создания, как раз предназначенного для жизни в жестоких условиях сельвы.

– Здравствуй, Мария! – сказал Дик, распрямляя плечи, и коснулся руки девушки.

Девушка улыбнулась и молча кивнула Дику, опуская посреди стола большую тарелку с крупно нарезанными овощами. Она сделала это с таким сосредоточенным видом, словно хотела показать, что не намерена отвлекаться на пустые разговоры.

– Я вез ей подарок из Манауса, – продолжал Дик, обращаясь уже к Ромэно. – Но негодяй Гонсалес утопил теплоход.

– Как всегда, – ничуть не сомневаясь в трагической судьбе подарка, ответил Ромэно.

– Клянусь! – не особенно рьяно попытался доказать свою честность Дик.

– Это ваша дочь? – спросил я Ромэно, когда девушка зашла в дом.

– У меня четыре дочери, – ответил Ромэно. – Три вышли замуж и разъехались, а Мария пока со мной.

– Отдай Марию за меня! – вдруг горячо заговорил Дик, налегая грудью на стол. – Ты же видишь, как она любит меня! У нее даже агути подгорело, потому что все ее мысли были заняты мной!

Ромэно от души расхохотался.

– Вот как схватишь Гонсалеса за ухо и сделаешь ему дырку во лбу, тогда отдам, – пообещал он и подмигнул мне.

– Клянусь богом, я сделаю ему две дырки!! – хрипло заговорил Дик и стукнул кулаком по столу.

– Только для начала научись стрелять, – посоветовал Ромэно.

– Что?! – вспылил Дик. – Это ты мне говоришь, дядюшка Ромэно? Да я с пятидесяти шагов попадаю в глаз какаду!

Ромэно не преминул воспользоваться случаем и тотчас протянул Дику руку.

– Пари?

– На что хочешь! – безрассудно согласился Дик.

– Ставлю двести долларов против твоей шляпы, что ты не попадешь с пятидесяти шагов в бутылку виски!

– Я?! Не попаду?! Ставлю свое сомбреро против одного поцелуя Марии, что с трех выстрелов срежу стебель вот той красной орхидеи!

– Идет! – тотчас согласился Ромэно. Они ударили по рукам. – Мария! – сказал Ромэно, когда дочь снова появилась на веранде и принялась расставлять на столе тарелки. – Принеси нам, пожалуйста, еще пару револьверов.

Дик, по-моему, сильно преувеличил свои возможности. Срезать пулей тонкий стебель орхидеи, которая росла в самом дальнем углу цветника и, кроме того, покачивалась от ветра, на мой взгляд, было очень непросто. Хитрый Ромэно нарочно пригласил свою дочь принять участие в состязаниях, чтобы она стала свидетелем позорного поражения Дика и его конфуза.

Увлекшись спором, я на время забыл про Влада. Мой друг совсем заскучал. Он даже отказался от еды и, отпивая из кружки ром, рассеянно смотрел то на цветник, то на темную полосу джунглей.

Мария вынесла два тяжелых револьвера и с глухим стуком положила их на стол. Ромэно обеими руками ловко вытащил еще два револьвера, болтающихся на поясе в кобурах, один протянул дочери, а другой мне. Дик взял «магнум», лежащий на столе. Оставшееся оружие взял Ромэно и, крутнув барабан, встал из-за стола.

– Красная орхидея! – скомандовал он, стволом револьвера сдвигая шляпу на затылок. – Диего первый!

Меня втянули в спор, и я почувствовал, что могу опозориться. Дик выстрелил. «Магнум» дрогнул в его руке, извергая огонь и дым. Орхидея продолжала стоять на тонком стебле.

– Мария! – скомандовал Ромэно и рукой подал сигнал дочери.

Девушка, высоко подняв предплечье, эффектно вскинула револьвер. Грохнул второй выстрел, до боли раздирая нервы. Цветок, словно конферансье после концерта, откланялся нам, опустив вниз свою роскошную голову. Вот тебе и младшая дочурка!

– Правее желтая орхидея! – перенацелил огонь Ромэно и кивнул мне.

Я выстрелил и промахнулся.

– Диего!

Снова выстрел – и опять мимо!

– Две дырки! – иронично проворчал Ромэно и своим выстрелом срезал второй цветок.

– Синяя орхидея!

Желая реабилитироваться, я не стал дожидаться команды и выстрелил первым. Ура! Цветок, словно прячась, мгновенно залег в траву.

– Красная левее!

И началось что-то невообразимое! Мы уже не слушали команды и открыли беспорядочную стрельбу по цветам. Дик стрелял, широко расставив ноги и сжимая «магнум» двумя руками. Ромэно палил из-за его спины, не отходя от стола. Его дочь косила цветы частыми выстрелами, встав к цветнику боком и слегка прищурив левый глаз. Я выбирал цветы покрасивее. Грохот стоял такой, что закладывало уши. Сизый дым облаком тянулся к маскировочной сети.

– Все, хватит! – дал отбой Ромэно.

Выстрелы затихли. Раздосадованный Дик кинул револьвер на стол и покрепче натянул сомбреро на голову.

– Так нечестно! – сказал он, хватая кружку. – Я сказал, что срежу его с третьего раза! Вы мне помешали. Это не спор! Я так не согласен. Третьим выстрелом я срезал вот тот полосатый цветок! Кто свидетель? Кирилл, ты же видел, да?

Я неопределенно пожал плечами. Плакал поцелуй Марии!

Девушка, улыбаясь, пошла в цветник и стала собирать срезанные цветы. К столу она вернулась с огромным и прекрасным букетом.

– Вот! – возбужденно кричал Дик, еще на что-то надеясь. – Вот этот полосатый мой! И вот этот! И этот!

Он лез руками в букет и тыкал пальцем в тяжелые бутоны. Ромэно хитро посмеивался, и вокруг его глаз собрались пучки морщинок. Мне тоже было весело, я воспринимал все происходящее с естественным юмором, но тем не менее невольно отыскивал в букете, который Мария прижимала к лицу, срезанные мной цветы.

– Все это детские забавы, дядюшка, – ворчал Дик, нервно расхаживая по двору. – Это несерьезный разговор. Но почему ты не хочешь отдать за меня Марию?

Девушка поставила букет в большую банку с водой. Меня удивляло, что никто не спрашивает ее мнения по этому вопросу, и она вела себя так, словно речь шла не о ней. Если бы я был трезвым, то эта проблема вряд ли заинтересовала бы меня так сильно. Воспользовавшись тем, что Ромэно и Дик были увлечены спором и стояли в нескольких шагах от меня, я тихо спросил Марию:

– Скажите, а вы хотите, чтобы Дик стал вашим мужем?

Девушка собирала тарелки и, казалось, не услышала моего вопроса. Или, может быть, попросту не захотела на него отвечать. Обескураженный ее немногословием, я откашлялся и громче спросил:

– А где вы научились так метко стрелять?

В этот момент Мария подняла голову и вопросительно взглянула на меня. Может быть, она не понимала меня из-за сильного акцента? Улыбнувшись, я взял со стола револьвер и повторил вопрос. Мария кивнула на отца.

– Она глухонемая! – крикнул мне Ромэно, заметив мои тщетные попытки наладить контакт с девушкой. – С рождения ничего не слышит, а читает по губам. Зато зрение – от бога. У нее не глаза, а бинокли.

Он подошел к нам, обнял дочь. Мария опустила на стол стопку тарелок и положила руки на плечи отцу. Они так счастливо смотрели друг другу в глаза, что я едва не прослезился.

– Что ж, – пробормотал я, чувствуя, как меня неудержимо тянет на глупое философствование. – Способность говорить, может быть, не самое важное качество для жены. Я бы сказал, что это может обернуться даже достоинством… Зато она очень красива и прекрасно стреляет…

– Она не только прекрасно стреляет, – с нескрываемой гордостью произнес Ромэно, все еще не сводя глаз с дочери. – Мария ходит по сельве наравне со мной. Она в одиночку отправляется на ночную охоту, и я сплю спокойно. Это настоящая амазонка. Отсутствие слуха в ней восполняется совершенно невероятной интуицией и предчувствием.

Я смотрел на девушку уже другими глазами. Теперь мне стало понятно, почему Дик так упорно добивается руки Марии. Да с ней он будет как за каменной стеной!

– И поэтому, – отвечая на мой вопрос, который давно светился в моих глазах, добавил Ромэно, – в роли мужа моей дочери я вижу достойного человека, у которого, как минимум, есть дом в городе и стабильный доход, не зависящий от проделок Гонсалеса.

Увлекшись семейными проблемами, я не сразу заметил, что Дик и Влад стоят у бамбуковых дверей сарая и о чем-то говорят по-английски. Извинившись перед Ромэно, я быстро подошел к Владу, взял его под руку и, пытаясь увести в сторону, заговорщицки шепнул:

– Сейчас я тебе расскажу кое-что любопытное про Марию.

Влад, будто мстя мне за то, что я не посвящал его в содержание разговоров, которые велись на испанском, выдернул руку и как ни в чем не бывало продолжал о чем-то говорить Дику. Мои скромные познания в английском не позволяли вникнуть в суть беседы, и все же мои худшие опасения оправдались: Влад и Дик говорили о Гонсалесе.

– Эй, Ромэно! – крикнул Дик после того, как крепко пожал руку Владу, и пошел к веранде. – Я согласен на твои условия.

Влад наконец одарил меня взглядом. Впервые с того момента, как мы выбрались из реки на берег, глаза моего друга вновь обрели азартный блеск. Он долго смотрел мне в глаза, словно испытывая мое терпение, и, наконец, произнес:

– Значит так: этот парень за пятьдесят тысяч долларов пообещал привести нас к вилле Гонсалеса.