— Я что-то натворил? — спросил я шёпотом. — Чего они так?
— Не… По-моему, тебя приняли за воскресшего Илле.
— Кто это?
— Это… Сейчас будут говорить, Нимо!
Тэриол сделал это. Тэриол, Золотой маг, один из великих Мастеров, но я о нём раньше не слышал. Неудивительно — Золотые сидят по своим пещерам и творят свои дела, невидимые с поверхности.
Золотые редко берут учеников. Живут они долго. Способных овладеть магией огня мало, даже меньше, чем нас, ветряных. Точнее, не меньше, просто мы позволяем принять лебеа любому, кто способен её пережить. Золотые выбирают лишь самых достойных. Ветряные маги всегда на виду, у них почти нет тайн от людей. Дела Золотых скрыты за семью замками.
Тэриол взял ученика. Илле. Илле выжил. Целых два года он был жив. Да, этого я тоже не знал — к концу обучения у Золотых выживают лишь немногие из тех, кто прошёл отбор. Из десяти способных детей девять погибают от Силы Огня в первые годы обучения. Это была тайна Золотых. Наверное, о ней не знали даже старейшины цехов.
Адарион говорил:
— Огонь опасен. Его Сила страшна. Но нельзя овладеть ею, если сохранять осторожность. И нельзя оставить Острова без тех, кто способен управлять ею. Знаете ли вы, какая мощь рвётся из Сердца Горы много веков? Если бы не Печати Золотых, Острова затопило бы лавой давным-давно, и твердь раскололась, и ушли бы под воду одни берега и поднялись бы другие, как бывало в древности. Тому, кто в это не верит, мы позволим спуститься в Сердце Горы и увидеть, на что способен и к чему стремится бушующий Огонь. Если не поверите глазам, спросите у древнейших Водяных — они расскажут… многое. Из того, что сейчас почти забыто. Из того, что сами они видели, опускаясь в чёрные глубины, где лишь тьма и жар подземного Огня…
…Илле жил и учился. Говорили, что Тэриол считал Илле лучшим из тех, кого он видел. Илле мог стать великим Золотым. Должен был стать.
В том, что Илле погиб, виноват был Тэриол. Он оставил Илле и Золотого из молодых одних в Первом колодце Афрага. Вдвоём они должны были управиться с очередным «малым выбросом». Но что-то случилось… Тэриол знал, что, но отказался сообщать Совету. Он только сказал, что виноват. И ещё он сказал, что попытался исправить…
Он почти успел. Илле был ещё жив, когда Тэриол забрал его из Огня. Тело мальчика не обгорело снаружи, потому что Илле успел перевести Огонь в «жгут силы» и взял в себя. Опытный Золотой сумел бы свернуть «жгут» в кольцо и выжить. Илле умирал. Сила Огня пожирала его изнутри. Слишком большая…
Тэриол связал эту Силу печатями Тогородора. И ринулся через колодец Киина к пещерам водяных.
— Разве ТЫ не видишь, что этот жгут всё ещё связан с Большим Огнём в Сердце Горы? — изумлённо произнёс древний Игур, старейшина морского народа у Островов.
— Я отсеку его. Но мозг мальчика повреждён, моих сил недостаточно, чтобы остановить разрушение в живом человеке. Нужно контролировать как минимум движения всех токов в организме.
— Ты одержим, Тэриол! Я помогу тебе, но после этого расскажу обо всём на Совете Островов. Ваши опыты стали слишком опасны. Сердце Горы растревожено. А мозг этого ребёнка повреждён необратимо. Зачем он тебе?
— Я согласен на все твои условия, Игур. Начнём, а то мне становится слишком больно держать Печать…
Игур кивнул.
Адарион говорил:
— Тэриол, как один из высших эдели, должен был знать, что, разрывая жгут Огня, он провоцирует выброс, и выброс неизбежный. Если бы Тэриол своевременно оповестил кого-нибудь из адептов Огня, выброс был бы локализован. Один эдели может контролировать лишь одну часть разорванного жгута. Вторая остаётся свободной и активно ищет выхода разбуженной силе. Напарник должен быть наготове: мгновенно перехватить конец жгута, увести его вниз и замкнуть на Источник. Любой ученик третьего года обучения понимает это, как одну из основных истин жизни — чтобы жить, нужно дышать, например. Тэриол стал манипулировать жгутом в одиночку, понимая, что никто из прочих высших эдели не поддержит его затею — спасать ученика, чей разум необратимо повреждён Огнём; рискуя при этом нарушить стабильность подземных токов.
Когда мы заметили и перехватили выброс, он прошёл уже два уровня печатей. Пять из семи высших адептов сейчас замкнули круг, сдерживая Огонь. Но его то удаётся оттеснить вглубь, то он снова разрывает печати. Мы не можем сказать, как долго это будет продолжаться. Если Огонь не перестанет подниматься, силы высших адептов иссякнут, и тогда круг придётся держать посвященным низших ступеней. Адепты выстоят двое суток наверняка. Что случится дальше — предсказать невозможно. В наших хрониках описаны случаи, когда эдели гасили выбросы, по силе подобные этому и даже превосходящие. Но всегда это были спонтанные всплески, рождённые случайными процессами внутри хаотического сознания Огня. Их удавалось погасить за минуты или часы. Случай же, когда Огонь был разбужен и поднят самим эдели, в истории был только один. И кончился он…
Труднее всего переносить зиму. Дети Города-на-Холме радуются до визга, до обмирания, когда в небе закружится первый снег. А я с тоской думаю, что до следующего мая не смогу летать.
Ветер на Островах никогда не был таким колючим и жестоким. Наступил ноябрь, и люди укутались в тяжёлые, толстые свитера и штаны из шерсти, кожаные куртки и тяжеленные сапоги. Первая осень была для меня страшной. Я не мог чувствовать ветер. Щёки, уши горели от его хлёстких песен. Так заигрывания большой и глупой собаки оставляют отметины на коже. Только собаку всё же можно выучить. А ветер — никогда.
Нельзя летать, не чувствуя ветер всей кожей, ветер тёплый и сильный. Холод сковывает, съёживает, тяжелит.
Я отказывался принимать это. В октябре той самой первой осени долго стояли тёплые дни. Я летал в лёгких штанах и рубашке из прозрачной для ветра, пушистой фланели. Это было трудно, я чувствовал себя скованным, неуклюжим. Так человек, плохо видящий в сумерках, боится угодить ногой в канаву или запнуться о кочку.
Материковые ветра вообще были другими — вертлявые, суматошные, с коротенькими для стихий мыслями и быстрыми, переменчивыми ощущениями. Иногда я думаю, что сошёл бы с ума, окажись мы на материке впервые поздней осенью или зимою.
Последний настоящий полёт случился двадцатого октября. С утра светило солнце, оно прогрело воздух после трёх прохладных дней, небо было ясное, и, если бы не посеревшая земля и стремительно чернеющие леса — можно было бы считать, что вернулось лето.
Я уже научился быть предусмотрительным: насморк — это ужасно! Это конец всего, потому что лихорадка и заложенный нос делают меня слепым и глухим для ветра. Абсолютно. Какие там полёты, ветер становится просто-напросто неживым, неприятным явлением, от которого хочется спрятаться. На Островах ничего подобного не могло произойти никогда! Горько-солёная, теплая морская вода, которою насыщен воздух, такая привычная, вездесущая… Заложенный нос? Больное горло? Что это такое, что за чепуха?!
Троготт, наш судовой врач, в то время ещё не открыл аптеку, но старательно изучал местные травы, минералы и труды материковых медиков. Он уже тогда начал ломать голову над проблемой стэнции, но нам об этом не говорил. Я захватил у него бутылочку согревающего снадобья и отправился на дальние холмы.
К вечеру небо затянуло тучами, похолодало. Пришлось надеть куртку, лететь без доски дальше нечего
