холстиной. Вопли и беготня ребятни, катавшейся на «колёсиках»[1] затихли. Многие, особенно младшие, побросали дощечки и подбежали к человечине. Тот молча поставил корзину на мостовую, повернулся и ушёл, захватив холстину с собой. Детишки, как стайка разноцветных птиц, набросились на корзину, расхватывая из неё какие-то штуковины, — и тут же принимались жевать. На мордочках всех участников странного пиршества Дзынь видела такое наслаждение, что немедленно подошла к одной девчушке.

У девчушки в розовом сарафанчике в каждой руке было по пирожному. Заметив Дзынь, она протянула одно ведьмучке. Дзынь удивилась — наблюдая за человековскими детьми, она привыкла, что те не очень-то любят расставаться с добычей, будь то игрушка или лакомство.

— Я не хочу есть, — сказала Дзынь.

— Ты — приезжая! — уверенно заявила девчушка. И откусила от пирожного из другой руки. — Ужасно вкусно!

— Зря, — сказали сзади. Это был мальчик, постарше девчушки раза в два. — Никто не знает, когда Слон снова испортит столько.

Дзынь поняла, что мальчик — брат.

— Это — испорченные пирожные?

— Ага, — кивнул мальчик. — Но это Слон так говорит. Он говорит, что они немного слаще, или немного суше, или орехи чуть горчат. Но все знают, что ни в одной кондитерской ни за какие деньги не купишь таких обалденных сладостей, как те, что раздаёт Слон, если ему взбредёт в голову, будто они получились неудачными.

Дзынь покачала головой — действительно, удивительно.

— А кто он вообще такой, этот Слон?

— Аптекарь и кондитер городской управы. Он делает свои порошки и сладости только тем, кому захочет.

Ведьмучке стало интересно…

Она принялась следить за домом Слона. И примерно тогда же всерьёз обратила внимание на то, что за нею тоже наблюдают.

Это было… захватывающе. Никто никогда не играл с ведьмучкой в такую игру. Пожалуй, Дзынь была не прочь растянуть её надольше, и тут желание поиграть сталкивалось с желанием разгадать тайну Аля. Если Дзынь выведает, почему ветряной маг перестал видеть, наверное, найдётся способ вернуть ему зрение. Любой колдун понимает, что самый правильный и надёжный способ отменить какое-либо действие — это проследить всю цепочку; от самого начала, первого толчка, ставшего причиной.

Дзынь могла бы спросить у Аля — но не хотела, чтобы он догадался о планах ведьмучки. Аль умный. Обмануть его будет непросто. Но был ещё один способ узнать всё, самый легкий, самый надежный, самый… Думая об этом, ведьмучка начинала дрожать, и горячие волны пробегали по телу, а потом горло пересыхало. В такие минуты она могла с собой не справиться. Нужно было не поднимать глаз. Но и не зажмуриваться — это тоже опасно, потому что можно соскользнуть в то место, которое нечаянно представишь. Особенно, если рядом окажется ручей или колодец… или даже подземная река.

— Господин С… Одоринус!

— Да? — Голос Слона. Удивительно тихий, и при этом — чистый, словно он поёт шёпотом.

— Вы можете посмотреть, что с моим Топиком? Со вчерашнего дня не ест ничего и лежит… — Этот голос — девчоночий. Дзынь слушала, распластавшись на крыше; потом Слон-Одоринус и девчонка с пёсиком на руках вошли в дом, а ведьмучка через форточку перебралась в соседнюю комнату, несколько секунд сосредоточенно искала способ не только подслушать, но и подсмотреть; наконец шмыгнула на чердак и пальцами, впиваясь в доски, как в глину, чуть-чуть раздвинула потолок в углу. Щель получилась совсем крохотная, всего лишь маленькому паучку пролезть…

В комнате был полумрак. Дзынь подумала, что светлее здесь не бывает вообще никогда. Тяжёлые занавески оставались полураздвинуты, но свет, проникавший сквозь стекло окна, казался каким-то мутным, словно преодолевшим плотный дымовой полог.

— Положи его в этот ящик, — велел Одоринус. Девчонкин пёсик недовольно тявкнул. — Становись сюда, к стене.

Вместо того, чтобы лечить собаку, Одоринус занялся девочкой. Он взял её запястье и кончиками пальцев легко провёл от ладони к локтю. Потом так же нежно, едва касаясь, тронул шею — там, где билась едва заметно артерия. И быстро, даже мгновенно наклонился…

Ведьмучка задохнулась от удивления — такой быстроты она не ожидала, не могла объяснить и не могла простить. Дзынь смотрела во все глаза, ей хотелось перепрыгнуть в другой угол, чтобы лучше разглядеть, понять, что происходит, — и чувствовала, что именно в тот момент, когда она прыгнет, Одоринус совершит самое важное…

Он выпрямился. Махнул рукой, словно вытирая губы. Дзынь впилась взглядом в девчонку — конечно, Одоринус не мог быть вампиром, но ведь что-то же он сотворил сейчас?

Глаза девочки ещё больше удивили Дзынь — казалось, она видит нечто недоступное, далёкое, светлое, как сон. Или… вспомнила о чём-то, таком волшебном и приятном, и теперь стоит, заворожённая, оцепеневшая…

Одоринус отвёл девочку к дивану и легонько толкнул, чтобы она села. Потом… Дзынь почудилось, он достал из рукава какой-то сверкающий камень. Открыл шкафчик в стене и спрятал камень в шкатулку. Потом занялся пёсиком.

…-Ничего страшного, вот это нужно добавлять в еду или в питьё два раза в день по десять капель. Уже завтра он будет бегать, как ни в чём не бывало, но капли давай, пока не кончатся, чтобы выздоровление было полным.

— Спасибо, господин Одоринус! До свидания!

На залитой солнцем улице девчонка сделалась совсем обычной — казалось, она не помнит ничего из того, что очаровало её несколько минут назад.

Одоринус… Он смотрел ей вслед… То есть со стороны это так казалось. На самом деле Одоринус уже забыл про девчонку. С ним что-то происходило — для ведьмучки это представлялось так, как будто Одоринус изнутри превращался в другого человека.

И, забыв об осторожности, Дзынь забежала вперёд и заглянула ему в глаза.

— Входи, Троготт.

— Я не один…

— Слышу, слышу… Садись, девчушка, или, если хочешь, стой, как тебе больше нравится… Маленькая ведьмочка, так ведь? Как славно…

— Чего вам тут «славного»? Думаете, мозги мне закрутите? Вот щас выпью тебя, хрыч старый, и выплюну! Чего вы тута с детьми творите?

Старик беззвучно затрясся от смеха.

— Троготт, дорогой мой, какое чудо! Девчушка, подойди, прошу тебя! Выпей меня…

Дзынь, зеленея от бешенства, встала перед стариком, и…

— Ты слепой, что ли?! Чёртова берлога…

— Да не злись ты так, милое дитя! Скажи, что тебе нужно — неужели же тайну лебеа? Или ты решила, будто Троготт делает с детьми что-то дурное?

— Мне плевать на ваши тайны… Аля вы ослепили?

— Он. — Старик вытянул длинный, костлявый палец в сторону Троготта-Одоринуса. — Выпей его, деточка, уничтожь поскорее, ибо надоел он мне, оборотень несчастный, почти так же, как сам я себе…

— Кто-то из вас врёт… — прошипела ведьмучка. — Вроде есть враньё, вроде нету… Зачем играетесь, Большую Ха позову — худо вам будет!

— Смех у нас, ведьмочка, милая, смех сквозь слёзы… Потому как плакать мы устали; давно устали, тебя тогда на свете не было… Так что не лжём мы, но говорить по делу разве возможно, когда ты так ненавистью пыхаешь? И тайн у нас страшных нет, хоть и не показываем мы всем нарочно, кто мы есть…

— Вы — Бродяги?! Из-за Океана?