коснулась плоской вершины небольшого холма, Брэндли понял, что с земли туман не выглядит плотным — только в распадках над самой травой протянулись кое-где белые, густые, как молочный кисель, клочки. Холмы и низина пестрели цветами — самыми разными, — но водянику представлялось, что цветов должно быть ещё больше. Трава зеленела ярче — свежая, чистая, она как будто торопилась вырасти после обильного дождя. Там, где дымка над долиной рассеивалась, солнце прорывалось всей силой, изумрудное сияние трав прямо слепило. А ещё — водяник тихо ахнул, — там и тут висели кусочки радуг — побольше и совсем крохотные. Отовсюду доносилось журчание: ручьи, множество ручьёв — одни стекали с гор, другие пробивались из-под земли. Порой сила воды оказывалась такою, что родники превращались в фонтанчики.
Тоненькая черноволосая девочка и старичок — крохотный, просто карлик, — оказались единственными, кто пришёл встретить корабль.
— Пойдёшь со мной или останешься? — окликнул Аль.
— А куда? А где цветы?
— Цветочные поля там, за теми холмами, — махнула рукой девчонка. Старичок рассеянно улыбался и будто бы витал мыслями в своём далёком мире, а девочка то и дело останавливала взгляд на водянике — видно, ей ужасно хотелось понять, что это за странный гость такой?..
Из-за холма вырвалась стайка ласточек — стремительных чёрных птиц. Они словно ждали ветра; а может, прилетели с ним или принесли — внезапный, пахнущий снегом и чем-то глубоким и тайным. Одна, похожая на тёмную звезду, птица едва не задела волосы Аля; он вскинул руку, и тогда ласточка мгновенно развернулась; водянику почудилось, будто ей не пришлось даже описывать в воздухе дугу: она ударилась обо что-то невидимое и, возвращаясь, снова молнией пронеслась над пальцами мальчика.
— Аль, — прошептал Брэндли. — Это ласточки. Ты же их помнишь?
Как шёл к башне, я не запомнил. Не знал, который был час, и не обратил внимания, встречались люди на пути к вершине Холма или нет. Я взял с собой летучку, но если бы меня спросили, поверил ли я в то, что загадочный слуга Мастера больше не станет предъявлять права на неё — я бы только пожал плечами.
Если говорить правду — самая тайная, самая волнующая мысль была о Нимо.
Наверное, у Нимо есть своя летучка — мне трудно поверить, что высший Мастер не достал бы для него летучку. Но в голове сами собой придумывались всякие ситуации — например, Нимо почему-то не может сам летать. Может быть, он боится высоты? Так ведь бывает, и ничего ужасного, нужно только, чтобы рядом оказался тот, кто не будет насмешничать и упрекать, а просто покажет, как это здорово — летать! Если нужно, я приделаю к летучке верёвочную страховку, как и положено, вообще-то, по правилам, чтобы случайно не выпустить летучку из рук. Мы уйдём далеко на косогоры, где никто не видит, и будем вместе сбегать с поросших мягкою травою склонов. А потом… Нимо однажды оторвётся от земли, и глаза у него будут счастливые-счастливые. Горячий ветер поднимет нас, и мы полетим рядом… а потом возьмёмся за руки — я ведь могу летать, держась за летучку одной рукой!
А может быть, Нимо не отпускают летать одного далеко? Если я покажу, как замечательно умею управлять летучкой, старый Мастер отпустит нас в дальний поход на несколько суток вдвоём. Мы соберём рюкзак и будем лететь, пока солнце не сядет, а едва оно коснётся горизонта, поднимемся ещё выше и увидим, как оно раскрасит облака. Потом отыщем уютное местечко и устроимся на ночь в какой-нибудь пещере в горах или на берегу ночного озера. Хорошо бы полетать и ночью, и ещё — встретить рассвет; но это случится в другую ночь, потому что сначала мы устанем с непривычки…
Потом я подумал, что у Нимо может оказаться обычная летучка, не такая, как у меня. Ведь я ни разу не слышал, чтобы где-нибудь существовали летучки, с которыми можно делать такие удивительные вещи…
И тут я замер. Простая и очень неприятная догадка ударила, словно камень, упавший с мостика. Моя летучка — она на самом деле принадлежит Нимо. И её дали зачем-то мне. Но почему?! На вид Нимо никак не старше и не тяжелее меня, он запросто мог бы летать ещё года два наверняка. Может, так случилось, что Нимо потерял летучку или её у него украли, а теперь её нужно вернуть, но Мастер и Нимо не хотят меня огорчать и пытаются сделать это деликатно?
На миг захотелось заплакать, когда представил, что летучки у меня не будет. А если ещё окажется, что Нимо и Мастеру я совсем не нужен… Верну летучку, они поблагодарят, даже подарят что-нибудь в утешение — пусть даже другую, но самую обычную доску-летучку… И всё. Сказка кончится. Летать по- настоящему я уже не смогу. Останется — сбегать с холма или прыгать с мостиков и обрывов вот так, по- дурацки, как все эти нахальные, глупые пацаны, которым самое главное — повыделываться; показать, что они круче других.
Я ещё могу передумать, уйти. Никто не говорил, даже не намекал, что летучку надо отдавать. Просто унести её и спрятать, пока не выясню наверняка, зачем я понадобился Мастеру.
Но теперь я уже стоял у калитки сада, надо мной протянулась тень башни, и я знал, что не поверну назад. Несколько секунд я, задрав голову, смотрел на башню, словно пытался угадать, что там творится внутри. На самом деле, я не помню, о чём думал эти мгновения.
Калитка отворилась. Меня ждал Нимо.
Да, точно. Тогда я ещё не понял, а теперь знаю — он как-то угадал, что я приду, и ждал.
— Аль? — спросил он очень тихо, почти шепотом. — Ты… входи.
Взгляд у него был каким-то странно сосредоточенным. Словно он хотел увидеть во мне что-то очень важное, но боялся оказаться невежливым, и поэтому отводил глаза — и снова…
А на летучку он даже не взглянул. Будто не заметил даже.
Я переступил порог и увидел мёртвую ласточку.
Она лежала у самого края дорожки на ярко-зелёной траве. Мне вдруг стало так страшно, что я вздрогнул — словно прислонился к ледяной стене.
Эта ласточка… она была… я на миг представил мальчишку с летучкой, который почему-то упал.
— Что с тобой? — напряжённо и звонко спросил Нимо. И протянул руку, но не коснулся меня — пальцы замерли, хотя я почувствовал даже их тепло.
— Тут… — Я охрип. — Ты не видишь?
Нимо покачал головой.
— Почти ничего не вижу. Это всё лебеа. У нас кончился порошок стэнции, а без него…
— Стэнции? Это лекарство? Тебе нужно достать лекарство? Разве Мастер не знает? Давай, я сбегаю… слетаю… А если Мастер напишет записку, что от него — будет, наверное, ещё лучше?
— Аль, ничего… Лебеа — не болезнь. Я привык — это уже много лет. Много-много лет. Стэнции нет здесь… нигде. Мы искали.
— А что это, Нимо? Это…
— Это такие цветы. Они не растут по эту сторону Океана.
Тишина сделалась страшной.
— Мальчики! — окликнул Мастер. Он стоял на пороге башни. — Вы оба тут? Что-то случилось?
— Нинье… Ну, то есть Мастер… Он не полностью слепой. Он просто плохо видит.
— От старости, — ласково и всё-таки как будто чуть встревоженно засмеялся Мастер.
— Не от старости, — строго сказал Нимо. — Не надо Алю говорить неправду. Ты же испытывал на себе заменители стэнции и ещё всякую сомнительную магию вдобавок. Из-за чего у тебя испортилось зрение, теперь даже Троготт наверняка не скажет.
Старик опустил голову. Нимо коснулся меня — и тут же отдёрнул ладонь.
— Аль… Ты должен сразу узнать. Невыносимо будет потом… и сейчас… обманывать тебя.
— Что ты оттуда? Из-за Океана? Вы прилетели тогда, на кораблях, да? Я догадался…
— Не только это, Аль… Это даже не главное, не важное.
Он замолчал. Сжал губы, отчего лицо стало такое… я бы решил, что забавное, если б не всё это. Он был такой… странный. А глаза — серые, большие, такие живые, я бы ни за что не поверил… Он закусил
