наполнилась печалью и страхом, которые испытывала девочка. В глазах вновь закипели слезы и полились по щекам.

Черт.

Черт, черт, черт.

Четверг, раннее утро.

«Виннебаго» Парохода Стива с Гремучкой за рулем двигался на восток по федеральной трассе № 80 в западной Небраске, ни на йоту не превышая установленной законом скорости в шестьдесят пять миль в час. На горизонте занимался рассвет. В Эннистоне было на два часа позже. Дэйв Стоун, облаченный в купальный халат, варил кофе, когда зазвонил телефон. Звонила Люси из квартиры Кончетты на Мальборо- стрит. Судя по голосу, жена держалась из последних сил.

— Если Момо не станет хуже — а лучше ей, боюсь, уже не станет, — то ее выпишут в начале следующей недели. Я вчера говорила с двумя ее врачами.

— Почему же ты не позвонила мне, милая?

— Устала очень. И расстроилась. Думала, что если ночью отосплюсь, то буду чувствовать себя получше, да куда там. Милый, в этой квартире все говорит о ней. Не только о ее работе, о жизни…

Голос Люси сорвался. Дэвид ждал. Они были женаты больше пятнадцати лет, и он знал, что, когда Люси нервничает, иногда лучше всего помолчать.

— Я не знаю, что нам делать со всеми вещами. У меня от одного взгляда на книжные полки руки опускаются. Их только на полках и в кабинете несколько тысяч, а управляющий говорит, что в кладовке и того больше.

— Необязательно решать прямо сейчас.

— Еще он говорит, там стоит сундук, подписанный «Алессандра». Это настоящее имя моей матери, хотя, кажется, сама она всегда представлялась Сандрой или Сэнди. Я даже не знала, что у Момо были ее вещи.

— Четта писала очень откровенные стихи, но при желании могла быть весьма скрытной.

Люси, кажется, его не услышала, лишь продолжала перечислять все тем же тусклым, безрадостным голосом смертельно уставшего человека:

— Я обо всем договорилась, хотя придется перезаказывать частный реанимобиль, если ее решат выписать в воскресенье. Мне сказали, что это вполне возможно. Слава богу, у нее хорошая страховка. Знаешь, еще со времен преподавания в Тафтс. На стихах она не заработала и ломаного гроша. Да кто в этой проклятой стране заплатит сейчас хоть цент за ее стихи?

— Люси…

— У нее номер в главном здании «Дома Ривингтон» — малый люкс. Я посмотрела онлайн-тур. Правда, жить там ей придется недолго. Я подружилась со старшей медсестрой на ее этаже, и она говорит, что Момо уже подходит к концу…

— Чиа, солнышко, я люблю тебя.

И это имя — старое прозвище, данное Кончеттой, — наконец заставило Люси замолчать.

— Всем сердцем и душой, хотя они и не итальянские.

— Я знаю, и благодарна за это Богу. Было очень тяжело, но теперь уже почти всё. Я буду дома самое позднее в понедельник.

— Ждем тебя не дождемся.

— Как ты? Как Абра?

— У нас все хорошо, — и еще целых шестьдесят секунд Дэвиду будет позволено в это верить.

Он услышал, как Люси зевнула:

— Пойду, наверно, прилягу на час-другой. Кажется, теперь я смогу уснуть.

— Ложись-ложись. А мне надо будить Абс в школу.

Они попрощались, а когда Дэйв отвернулся от кухонного телефона, висящего на стене, то увидел, что Абра уже встала. Она была еще в пижаме, с растрепанными волосами, красными глазами и бледным лицом. В руках она сжимала Прыг-Скока, своего старого плюшевого кролика.

— Абба-Ду? Малышка? Тебе плохо?

«Да. Нет. Не знаю. Вот тебе точно станет плохо, когда услышишь то, что я собираюсь сказать».

— Мне нужно с тобой поговорить, папа. И я не хочу сегодня идти в школу. И завтра тоже. Вообще некоторое время посижу дома, — она заколебалась. — У меня неприятности.

Первое, о чем он подумал, услышав эту фразу, было настолько ужасно, что он тут же отбросил эту мысль, но Абра все равно успела ее перехватить.

Она слабо улыбнулась:

— Нет, я не беременна.

Он остановился на полдороге к ней и застыл посреди кухни с открытым ртом:

— Ты… ты только что…

— Да, — подтвердила Абра. — Я только что прочла твои мысли. Хотя на этот раз их смог бы прочесть любой, папа: у тебя все на лице было написано. И это называется сияние, а не телепатия. Я по-прежнему могу делать многое из того, что пугало тебя тогда, когда я была маленькой. Не все, но почти.

Дэвид очень медленно произнес:

— Я знаю, что иногда у тебя все еще бывают предчувствия. Мы с мамой это знаем.

— Все гораздо серьезнее. У меня есть друг. Его зовут Дэн. Он и доктор Джон были в Айове…

— Джон Далтон?

— Да…

— Кто такой Дэн? Мальчик, которого лечит доктор Джон?

— Нет, он взрослый. — Абра взяла отца за руку, подвела к кухонному столу, усадила и села сама, по- прежнему не выпуская Прыг-Скока из рук. — Но когда он был маленьким, то был таким же, как я.

— Абра, я совершенно ничего не понимаю.

— На свете есть плохие люди, папа. — Она знала, что не сможет объяснить, что они больше, чем люди, и хуже, чем люди, пока Дэн и Джон не появятся, чтобы помочь ей. — Они хотят мне навредить.

— Кому может быть нужно причинять тебе вред? Ты говоришь какую-то чепуху. А что до того, что ты делала в детстве, мы бы знали, если бы ты все еще…

Выдвижной ящик под висящими кастрюлями резко открылся, потом закрылся и открылся снова. Ложки Абра больше подвешивать не могла, но для того, чтобы привлечь внимание отца, хватило и ящика.

— Как только я поняла, как это вас беспокоит — как пугает — я стала скрываться. Но больше не могу. Дэн говорит, я должна признаться.

Она зарылась лицом в потертый мех Прыг-Скока и заплакала.

Джон включил свой сотовый сразу после того, как в четверг вечером они с Дэном вышли из «рукава» в аэропорту Логана. Едва доктор успел увидеть два десятка пропущенных вызовов, как телефон зазвонил снова. Он посмотрел на экран.

— Стоун? — спросил Дэн.

— У меня куча пропущенных звонков с этого номера, так что скорее всего он.

— Не отвечай. Перезвонишь, когда будем на шоссе, и скажешь, что приедем… — Дэн глянул на часы, которые так и не перевел с восточного времени, — …к шести. Тогда все и расскажем.

Джон неохотно убрал телефон в карман.

— Всю обратную дорогу я надеялся, что не лишусь лицензии из-за этой истории. А теперь надеюсь хотя бы на то, что копы не схватят нас, едва мы припаркуемся у дома Дэйва Стоуна.