— Что не так?
— Мне кажется неправильным бить вас. Это так невежливо! И вообще, я ненавижу насилие!
— Представьте, что я — тренажер для гребли, — коротко бросил Кейд и снова встал в стойку. — Бейте в середину щитка.
Николь ткнула перчаткой в щиток.
Кейд опустил руки и недовольно воскликнул:
— Вложите хоть немного темперамента!
— Мне неприятно бить вас.
— Деточка, мы тут так весь день проторчим.
Снисходительное «деточка» ее задело. Она сжала зубы.
— Бокс, если им заниматься правильно, — это отличная кардиотренировка. И отличный способ избавиться от болезненного напряжения.
— У меня нет никакого болезненного напряжения, — процедила она сквозь зубы.
— Да ладно! А что сказала ваша матушка, когда вы посвятили ее в свои планы уехать сюда на Рождество?
Вообще-то она сказала: «Давай, Анн-Николь, беги, трусливо поджав хвост, но помни, что весь этот позор никуда не денется, когда ты вернешься».
Николь от души вмазала по щитку на левой руке Кейда и с удовольствием услышала, какой четкий «бац» раздается, если бьешь правильно.
Он выгнул бровь:
— Так я все жду ответа…
— Какого?
— Вы уже продумали стратегию, как будете отвечать на ехидные реплики по ходу свадьбы века «Брэд Питт — Диана-как-ее-там»?
Бац! Бац!
— Какие еще реплики?
Он проговорил тоненьким голоском:
— Ты держишься молодцом, дорогуша, но я-то представляю, как тебе тяжело!
Бац! Бац! Бац!
— Слушайте, ну где же ваш темперамент? Когда бьете, посылайте весь вес своего тела в удар.
Ха, вес ее тела. Весь вес?
Он тем временем продолжал снова тем же писклявым голоском:
— Наверное, эта свадьба для тебя сущий кошмар, дорогуша, но даже ты должна признать, что невеста чудо как хороша! Они выглядят такой счастливой парой, не правда ли?
Бац!
— Спорю на полтинник, что Диана подбросит свой букет вам.
Она побледнела. Бац!
— Но не переживай, — снова запищал он. — Мы все уверены, что Диане он тоже будет изменять!
— Прекрати! — хрипло крикнула Николь. — Не смей говорить такие ужасные вещи!
— Это не я, это люди. — Кейд опустил щитки.
— И ты думаешь, я такая трепетная дура, что буду все это глотать и не смогу постоять за себя?
— Я думаю, что тебе надо подготовиться, вот и все. — Внезапно его глаза сверкнули, и он снова поднял свою защиту. — Но раз уж мы об этом заговорили… Я думаю, что твой бывший жених — двуличный мешок дерьма, а твоя лучшая подруга — вероломная ведьма!
Николь даже не осознала, что нанесла удар прямо ему в челюсть, пока не увидела, как он валится на пол, словно сосна на лесопилке.
Она стояла и, покачиваясь, смотрела на распростертого Кейда. Потом взвизгнула, сорвала перчатки и бросилась на колени, прямо в грязь подле него, заламывая руки.
— Боже! Боже! Кейд! Я тебя ранила?
Эти синие-синие глаза, обычно такие проницательные, теперь были как бы затуманены. Она не хотела его ударить, она думала… ну, она думала, что он закроется! Кто же знал, что у нее такие молниеносные рефлексы? Удар вырвался как бы сам собой, такой быстрый и такой… сильный. «Вложи весь вес своего тела». Ну, она и вложила.
— Кейд!
Он не отвечал. Чувство своей вины, ужасное раскаяние обрушилось на нее, и, прежде чем она успела это все обдумать, Николь прижалась губами к его губам, словно желая забрать его боль себе. Он пах пылью. Потом. Лошадьми. Это должно было бы оттолкнуть ее, но нет! Его губы… каким-то необыкновенным образом его губы были одновременно и твердыми, и мягкими, и они слегка раздвинулись, как будто приглашали продолжать.
Потом он вдруг застыл, схватил ее за плечи, оторвал от себя и сел.
— Ты вообще что себе думаешь, ты вообще что делаешь?! Целуешь ранку, чтобы поскорее зажила?
Его реакция убила ее.
— Я…
— Я не дитя, Николь!!!
Ну, это уже было слишком. Финальный удар пробил и ее защиту. Наружу выплеснулись эмоции, которые она сдерживала три месяца. Едва живая от стыда, Николь, спотыкаясь, как слепая, побрела куда-то в сторонку. Уселась на большой ларь, спиной к Кейду, закрыла лицо руками и зарыдала так, словно оплакивала всю свою незадавшуюся судьбу. «Твой бывший жених — двуличный мешок дерьма, а твоя лучшая подруга — вероломная ведьма!»
Несмотря на безграничность охватившего ее горя, где-то в глубинах подсознания она слышала и еще один въедливый голосок: «Анн-Николь, да возьми же себя в руки! Что за спектакль?! Ты выставляешь себя на посмешище!» Но голосок не возымел никакого действия. Она все так же сотрясалась от всхлипов, а слезы все так же лились рекой.
И тут… сильная рука обхватила ее за талию. Ее распухшее от слез лицо оказалось плотно прижато к грубой, шершавой рубахе. Под рубахой ощущались крепкие горячие мышцы. И еще где-то там глухо и сильно билось сердце. Да, он действительно пах потом, пылью и лошадьми. Восхитительно. Тяжелая теплая рука стала гладить ее, почти растирать ей спину, скорее. Полились какие-то невнятные, но такие добрые, утешающие слова. И постепенно боль в ее груди стала слабеть. Дрожание плеч прекратилось. А слезы начали высыхать. Она сидела тихонечко, не пытаясь высвободиться, но едкий внутренний голосок все настаивал, и делался все громче, и вот она, повинуясь этому назойливому голосу, выбралась из его объятий и вытерла лицо ладонями.
— Я слишком далеко зашел, — услышала она. — Я оскорблял Брэда и Диану. Но я не знаю этих людей и не имел права так говорить. Просто я очень зол на них.
— Прости, я ударила тебя. Тебе очень больно?
Кейд покачал головой:
— Я это заслужил, специально тебя доводил. А ты думала, что я блокирую удар.
— Да ты понимаешь, весь ужас в том, что я вообще ничего не думала. Я просто вмазала, сама не знаю как.
Оба помолчали. Наконец Николь спросила:
— А зачем ты меня доводил?
Кейд пожал плечами.
— Я чувствовал, что тебе необходимо дать выход снедавшей тебя злости. Я же помню, как меня самого душил гнев, когда вскрылась грязная игра Фрэн. И я решил, что бокс лучше, чем бег. Похоже, у тебя… гм… немало накопилось… Знаешь, нельзя держать все в себе.
— Мне не с кем было поделиться. Ведь обычно я делилась переживаниями именно с Дианой или с Брэдом. Если честно, я не хочу окончательно потерять Диану. Мы дружим с детства. Ее семья очень поддержала меня, когда умер мой отец. Я не могу все это перечеркнуть просто из-за того, что Диана