таки остался бы в аду и неба не увидел» (Яков Бёме). Чёрт всегда в аду, ангел всегда в раю. Важно, кто смотрит на мир; не важно, на что он смотрит. Ландшафт сам по себе не красив и не некрасив, мы сами делаем его красивым, любуясь им. Сидя в трамвае или лежа в постели, я могу пребывать в Царстве Божием и могу быть лишенным его среди цветущей природы, в полноте сил и жизненного благополучия.
2. Для того, кто достиг Царства Божия, житейская радость или страдание — только различное содержание пробегающей перед ним действительности. Можно любоваться мрачной пропастью, простирающейся у края дороги, так же, как и цветущим лугом. Полюбить эту жизнь во всей ее дикой запущенности, почувствовать ее несравненную прелесть сквозь весь ее трагизм и жестокость — это и значит войти в Царство Божие, создать себе рай на земле.
3. Пребывать в Царстве Божием — это любоваться жестоким миром и собственными страданиями в нем, как художник любуется суровым, несладким ландшафтом.
4. Жизнь сама по себе такое огромное счастье, что все ее мелкие невзгоды и огорчения — пустяк в сравнении с нею самой. Конечно, неприятно, если болит голова или нет папирос. Но, с другой стороны, если быть всегда сытым, утратится радость еды; если иметь вдоволь папирос, перестанешь замечать их. Мы чувствуем жизнь только благодаря сопротивлению, ею оказываемому. Преодоление несчастья — не меньшее счастье, чем само счастье.
5. «Не всё ли равно, откуда любоваться закатом — из окна дворца или из окна тюрьмы?» (Шопонгауэр). Не всё ли равно, откуда любоваться жизнью — из здорового или больного, из счастливого или из страдающего тела? Радость Царства Божия, как и радость эстетического созерцания, бескорыстна.
6. С другой стороны, не всё ли равно, любоваться прекрасным закатом или любоваться стенами собственной тюрьмы? Ведь это только неразвитый эстетический вкус — предпочитать закат простой груде камней. Дело не в закате, а в художнике. В любом положении, с любого места можно найти тысячи ландшафтов, тысячи натюрмортов, достойных любования, в любом мгновении можно переживать непосредственную радость жизни, ее внутренний трепет.
7. Простое созерцание одной ветки дерева — так, как ее видит художник, когда ее пишет, — уже источник чистой, неотъемлемой радости. Кажется, если всмотреться как следует, уже одним этим можно заполнить целую жизнь, всю жизнь быть счастливым, всё полюбить и понять.
Эстетическое созерцание — это еще не Царство Божие, но уже его частица, его предвозвестие.
8. Царство Божие, как и эстетическое созерцание, — это восприятие жизни, как самоцели, прямое утверждение жизни, независящее от ее отношения к нашим нуждам и выгодам; это — любование самим светом, а не содержанием световой проекции, которую он рисует. Царство Божие — переживание непосредственной ценности жизни с такой остротой, с какой она переживается осужденными на смертную казнь за несколько минут до конца.
9. Царство Божие — переживание жизни как только положительной ценности, рождающейся из самого противопоставления плюсов и минусов, света и тени. Игра светотени именно и сообщает картине ее выпуклости.
10. Святой Франциск даже болезнь и смерть называл «сестрами». Рай, Царство Божие — не там, где нет страданий и смерти, а там, где и страдание, и смерть принимаются с радостью.
Рай — это с пением идти на костер, а не бродить, зевая, по дорожкам Эдема.
11. Счастье Царства Божьего — счастье любви и, оно — наше собственное создание. Вошедший в Царство Божие вкладывает свой свет в жизнь, а не заимствует его от жизни. Ему не надо ждать, пока жизнь сделает его счастливым, он сам и себя, и ее делает счастливыми. Вся активность любви лежит в любящем, поэтому счастье любви неотъемлемо. Любить — это светиться собственным светом, а не блестеть отраженным.
12. Создавая художественное произведение, я люблю его, в этой любви — и причина, и цель, и смысл, и оправдание художественного произведения. Бог сотворил мир, полюбив его — залюбовавшись им, своим собственным созданием. Мир — «ничто», «иллюзия», «майя», но под любящим взглядом Бога он оживает и становится прекрасным, как безобразная тряпичная кукла под любящим взглядом играющей ею девочки.
13. Любовь делает счастливым и любящего, и любимого. В любви оба счастливы — и берущий, и дающий; и тот, кто дарит, и тот, кто получает подарок. Полнота любви — полнота счастья. Любовь и есть Царство Божие внутри нас.
14. Человек определяется не тем, что в него «входит», а тем, что «исходит». Царство Божие не может быть вложено в нас извне, оно должно быть найдено нами самими («ищите Царствия Божия»), должно изнутри разрастись в нас. Извне Царствие Божие только «благовествуется», но «каждый усилием входит в него».
IV. Царство Божие и бессмертие
1. Почему-то считают, что только за пределами этой жизни возможен прорыв в бессмертие, в Царство Божие. Это недоразумение — он одинаково возможен как за пределами жизни, так и здесь, на земле. Мы уж сейчас в вечности, нам не надо далеко ходить, чтобы достичь Царства Божьего, бессмертия, рая, блаженства. Царство Божие, бессмертие, рай, блаженство — это пробуждение Бога в нас, оно настолько же возможно в земной жизни, как и в любом из неизвестных «потусторонних» миров. Мы можем еще в течение миллиардов лет искать Царства Божьего по всему мирозданию и не найти его, и мы можем уже сегодня открыть его в нас самих, тут же, не сходя с места.
2. Мы непрестанно движемся сквозь мир во времени, но, помимо этого, мы вне времени, «извечно» и «навечно» пребываем в Царстве Божием. Мы «до сих пор» так же непосредственно связаны с Творцом мира, с Началом Начал, как были с Ним связаны в день нашего сотворения. И мы «уже теперь» погружены в венчающее мир бессмертие, как будем в него погружены в день воскресения мертвых.
3. Суть христианства — не всеобщее воскресение мертвых «в последний день», а воскресение самого Христа «на третий день».
«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек». (И. 11, 23–26). Мертвые воскреснут — это само собой. Но задолго до этого, уже в этой жизни, здесь, на земле, бессмертен каждый, вошедший в Царство Божие.
4. Вступление в Царство Божие не делает человека бесконечным во времени, но делает его вечным в мгновении. Целующихся влюбленных не интересует вопрос о будущем браке, о длительности их отношений: они слишком счастливы настоящим. Брак — это житейская проза; будущее бессмертие — тоже проза по сравнению с божественным романтизмом Царства Божиего.
Вступлением в Царство Божие вопрос о бессмертии не решается, но снимается с очереди как второстепенный. В мире, во времени я появляюсь и исчезаю, был или не был, буду или не буду. В вечности я больше всего этого: в вечности я просто есмь.
5. Стоит ли заботиться о продлении жизни, здесь или за гробом, растягивать жизнь в длину? Не лучше ли повысить ее интенсивность? Если наша земная жизнь недостаточно насыщена, то в этом виноваты мы сами — тем, что недостаточно насыщенно ее переживаем. Стоит до конца напрячься — и мы сможем уже здесь, в этом мире, и воспринять жизнь, и высказать ей себя полностью. Для этого не надо долгой жизни, достаточно одного дня. Отдав себя на распятие, Христос одним этим больше высказывает себя и закрепляет свое учение, чем мог бы это сделать, прожив до глубокой старости, годами это учение проповедуя.
«Лучше один большой поступок, чем много маленьких» (Аристотель).
6. Животное психологически бессмертно: умирая, оно ничего не знает о своей смерти, не переживает страха смерти. Человек познал свою обреченность и стал благодаря этому смертным. Для вошедшего в Царство Божие, «вторично рожденного», смерть снова внутренне преодолевается: познав свое бессмертие, он становится бессмертным, каждое мгновение земной жизни он переживает как протекающее в вечности, как непреходящее.
7. Всё случающееся случается раз навсегда, никогда и ничем не может быть изъято из реальности.
