долго мечтаешь, подумал он, глядя на старый снимок. Это мираж, к которому нельзя прикоснуться. Мираж, который не отпускает и мучает тебя, и ты опять вспоминаешь, что потерял и что сотворил с собственной жизнью.
Ник провел пальцем по лицу Кати, как делал это всегда, и вдруг ощутил легкое покалывание. Он замер. Затем приложил к фотографии весь палец — покалывание явно усилилось. Это было сверхъестественно, но он почувствовал, как маленькая искорка жизни продвигается по его ладони, неся тепло и утешение. Он отложил фотографию и сел. Искорка продолжала пульсировать в его руке, как будто подталкивая к действию.
Ник наклонился и написал на бумаге имя своей дочери. Потом укоротил его, добавил второе «л» и вдруг резко перечеркнул лист. Не может быть! Этого не может быть!
Но Кати с фотографии упорно смотрела на него, и опять началось покалывание, хотя теперь оно переместилось на спину, заставляя его дрожать.
— Ты пытаешься мне что-то подсказать, Кати, — прошептал он.
Впервые за многие-многие годы он испугался. Затем медленно направился к сейфу, и покалывание прекратилось.
Прежде чем открыть его, он запер свой кабинет и предупредил секретаря, чтобы его не беспокоили. Потом набрал код, вынул гору папок и отнес их на стол. Он постоянно платил за собранную информацию, но никогда не пользовался ею. Прежде он не хотел знать, что было в папках.
Теперь он выбрал одну из них, ту, на которой стояло имя «Розенбург Д.», раскрыл ее и, просмотрев, взялся за телефон. Несколько секунд спустя линия Англии ответила ему. Было четыре утра по лондонскому времени.
Дэниел Розенбург спал чутко. Поэтому, когда зазвонил телефон, он мгновенно проснулся и потянулся к тумбочке у кровати.
— Подождите, я перейду в кабинет, — тихо сказал он в трубку и осторожно встал с постели, боясь потревожить Руфь. Прихватив шелковый халат, он спустился по лестнице в свой кабинет, включил свет и прошел к столу.
— Слушаю. Розенбург, — прижал он телефонную трубку головой к плечу, пока прикуривал сигарету. — Кто это?
— Привет, Дэниел.
Он узнал голос, и пальцы его затряслись, выронив горящую спичку на халат. Капли пота выступили на лбу.
— Ник! Я не могу поверить. — Он старался быть предельно сердечным.
— Оставь, Дэниел. Это не звонок вежливости.
Пульс Розенбурга участился, и ладони приклеились к трубке. Двадцать два года прошло с тех пор, как он слышал этот голос, и сейчас здорово струсил.
— Что ты хочешь, Ник?
— Я хочу знать правду, Дэниел. О Кати и о моей дочери.
Розенбург закрыл глаза. Он был суеверным человеком, и ему показалось, что тяжелая рука возмездия легла на его плечи. Он вздрогнул. «Я могу солгать», — подумал он, жадно затянувшись сигаретой.
— Какую правду? — пробормотал он, желая потянуть время.
— Ты знаешь, какую, Дэниел.
Он снова проглотил комок. Рот его пересох.
— Послушай, Ник, я сделал это для тебя…
— Оставь, Дэн. Она была жива?
Голос на другом конце линии был ледяным и жестким. Розенбург задрожал.
— Да.
Наступила болезненная тишина, и минута показалась вечностью.
— Ты заплатишь мне за это, — спокойно произнес Ник. И через несколько секунд добавил: — Даже если мне придется убивать тебя самому.
Ник Боуен очень долго сидел за столом и не сводил с фотографии взгляда.
Постепенно жизнь в здании замерла; на смену вечеру пришла ночь. Она накрыла город плотным черным покрывалом, вытканным серебряными звездами. Ник посмотрел на небо, и впервые с тех пор, как прибыл в Сидней, ему захотелось домой. Внезапно все сомнения отступили.
Он бережно спрятал фотографию в бумажник и потянулся к телефону. Набрав лондонский номер, он дождался соединения.
— Алло, Джек? Это Ник Боуен. Извини, что разбудил тебя, но я хочу предложить тебе срочную работу. Да, в том же роде, что и предыдущая. — Он подождал, пока человек в Лондоне возьмет ручку. — Могу продолжать? Хорошо. Мне нужно все, что ты сможешь узнать о молодой женщине, Элли Тейлор. Начни с полицейских отчетов в Лондоне за 1965 год. Посмотри, там должны быть сведения об убийстве молодой женщины и ребенка четырех лет.
Он остановился, чтобы перевести дыхание.
— Сейчас Элли Тейлор генеральный директор «Хэдли Тейлор Йорк». Я думаю, ты постараешься узнать, как и откуда она пришла к этому. Что? Да, да. Мне нужны эти сведения через двадцать четыре часа. Как ты думаешь, справишься?
Он выслушал ответ, продиктовал номер своего личного факса и посмотрел на часы.
— Ты, наверное, начнешь прямо сейчас. Это очень важно для меня, Джек. Да, да, конечно, цена будет много выше, чем за предыдущую работу. Я надеюсь на тебя.
Закончив разговор, Ник повесил трубку.
И в последний раз взглянул на листок бумаги, где было написано имя Элеонора, Элли. Он не был бы удивлен, если бы сошел с ума. Схватив листок бумаги, он скомкал его в тугой маленький шар. Скоро все выяснится. Джек был самым лучшим специалистом по таким расследованиям. И если все это окажется… Ник заставил себя дальше не думать. Сейчас он не должен возвращаться к этим мыслям, ибо они причиняли ему сильнейшую боль и страдания.
ГЛАВА 37
Элли проснулась рано и выскользнула из-под одеяла, чтобы раздвинуть занавески. Яркие солнечные лучи ворвались в комнату. Это было прекрасное утро, и ей захотелось разделить его с кем-нибудь. Она чувствовала себя свободной и бодрой. Накинув легкий шелковый пеньюар, она присела на край кровати и набрала номер портье.
— Соедините с люксом Эдварда Гамильтона.
Через секунду он что-то пробурчал хриплым, сонным голосом.
— Привет, Эдвард! Это я!
Ее голос звонко ворвался в сонную тишину. Он кинул взгляд на часы:
— О Господи, Элли! Сейчас только семь.
Устало вздохнув, он лег на спину, положив трубку на подушку.
— Я знаю. — Она казалась чрезмерно оживленной. — Ты не хочешь присоединиться ко мне и позавтракать на балконе?
Вопреки всему он улыбнулся. Она вела себя, как непоседливый ребенок, это было заразительно.
— Есть очень невежливые слова для подобных тебе людей, — проворчал он, затем сел, протирая глаза руками.
— Это значит «да» или «нет»?
— Это значит, что я не хочу бриться.
Она улыбнулась:
— Да? Растрепа! Увидимся через пять минут!
Закончив разговор, Элли стала заказывать завтрак, а Эдвард сполз с постели.
