собственной судьбе. И знаешь, я поняла, что действительно счастлива в армии. Пожалуй, теперь я смогу простить Пашку.

— Ну так и скажи ему об этом! — обрадовалась я. — Понимаю, он с тобой поступил как последняя свинья, но ведь столько лет уже прошло… А он второй день ходит как в воду опущенный.

— Ничего, это полезно. Может быть, вашей Лере повезет больше, чем мне, — усмехнулась Катя.

— А ты заметила?

— Да слепой бы не заметил, как она меня взглядом прожигала, когда я с Павлом разговаривала! Любит она его.

— Есть такое дело, — согласилась я. — Только она скорее умрет, чем признается в этом даже самой себе. Пашка у нас бабником слывет. Может быть, теперь остепенится.

— Время покажет, — философски заметила Катя. — Ладно, я свою порцию отравы получила, пойдем теперь вместе травиться.

— В смысле? — не поняла я.

— В прямом: и никотин и кофеин — яды.

— Ну мы же примем очень небольшую дозу!

Довольные жизнью и друг другом, мы отправились в наш телецентровский буфет, решив удовольствоваться растворимым кофе, так как возвращаться в кабинет за верхней одеждой было лень. Попивая не самый плохой кофе — хвала Евгению Ивановичу, наш буфет снабжался вполне пристойно, да и цены были умеренными, — я спрашивала Катю о том, о чем приходится спрашивать каждую героиню: список желательных вопросов, список нежелательных вопросов, оказалось, что ее такие мелочи нисколько не занимают: Катерина была готова ответить на любые. А если что-то окажется непозволительным с точки зрения государственной тайны, она обещала так прямо об этом и заявить. Ее волновал совершенно другой вопрос: как одеться.

— Ну, не знаю, — пожала я плечами. — Сначала мне казалось, что тебе лучше прийти в парадной форме, а потом передумала: дамочки решат, что в тебе нет ничего женственного и военная служба убивает саму суть женщины, которая, по их глубокому убеждению, заключается в страсти к нарядам и кокетству.

— А вот этого во мне нет совершенно, — честно призналась Катя. — Ни страсти к нарядам, ни самих нарядов.

— Наряды не проблема, — отмахнулась я. — У нас договоренность с бутиком «Шерше ля фам» на предмет предоставления моделей для ведущей и героини, буде героиня того пожелает. Так что приоденем в лучшем виде, если захочешь.

— Ирина, я за шесть лет вообще забыла, что такое платья и косметика, понимаешь? Там было не до этого. Я же не в разведшколе обучаюсь, а служу в десантных войсках. Никакого политеса, кроме знания иностранных языков, да и то все восточные, кроме английского. Я автомат с завязанными глазами разберу и соберу, а вот как разбираться в женских причиндалах…

— Ну и оставайся сама собой, — легко согласилась я. — Ты в своем комбинезоне очень хорошо смотришься. «Молнию» только расстегнешь пониже — для большей сексапильности — и порядок!

Мы обе рассмеялись, приступив к обсуждению возможности дополнительных съемок, потом решили, что это ни к чему: Катя расскажет о себе прямо в студии и сразу перейдет к ответам на вопросы, а я буду направлять все это в нужное русло уместными вставками видеоматериала.

Через пятнадцать минут и еще пару чашек кофе мы сообща выработали концепцию передачи, каторую мне с коллегами осталось только довести до готового сценария и утвердить у Евгения Ивановича. Перед тем как попрощаться до понедельника, я спросила Катю:

— Слушай, а как твои дела с военной и прочей бюрократией?

— Что-то не очень, если честно, — скривилась девушка. — Крутят они, ни да ни нет не говорят, какие-то дурацкие отговорки придумывают, на беспорядок в архивах ссылаются, связанный с компьютеризацией, будь она неладна…

— А в чем дело?

— Я не совсем уверена, но завтра к вечеру все должно проясниться, — протянула Катя. — Есть у меня кое-какие подозрения по поводу того, что началась старая песня.

Я поняла, что настаивать на подробностях не стоит: все равно она мне пока ничего не скажет, а лезть в душу с сапогами из праздного любопытства я привычки не имела. Девушка забрала из нашего кабинета свою куртку, помахала всем на прощанье рукой и ушла. А я блаженно уселась на свой стул, донельзя довольная результатами проделанной работы.

— Что-то ты подозрительно сияешь, — поинтересовалась Галина Сергеевна.

— Я сделала открытие: оказывается, работать можно не только в кабинете, но и в буфете. Там даже лучше, — заявила я, потягиваясь.

— Надо же, — хмыкнула моя начальница, — а Евгения Ивановича ты поставила в известность о своем так называемом открытии?

— Господь с вами! Я еще жить хочу.

— А раз хочешь, то нам нужно срочно отправляться в мастерскую к Марии Васильевне Перовой и ее супругу.

Когда мы погрузились в машину, я ощутила зверский голод, который кофе, выпитый в нашем буфете, только усилил. Оказалось, что остался еще один пирожок, который я тут же цапнула, впилась в него зубами и погрузилась в изучение своих заметок, сделанных накануне вечером. Как раз успела и пирожок дожевать, и изучить их к тому моменту, когда наша машина подъехала к старинному и довольно непривлекательно выглядевшему двухэтажному особняку на Кутякова. Именно здесь располагалась мастерская. Я позвонила, и через несколько минут дверь открыла старушонка довольно замызганного вида.

— Вам кого? — прошамкала она.

— Марию Васильевну Перову.

— Щас, — буркнула кикимора и захлопнула дверь, что-то неприязненно бурча.

Через несколько минут дверь снова открылась: на этот раз за ней стояла смущенно улыбающаяся женщина несколько богемного вида.

— Извините, ради бога, забыла вас вчера предупредить, чтобы вы звонили два раза. Проходите, пожалуйста.

Мы проследовали по темному извилистому коридору, морща нос от кислых запахов общественной уборной и волглого, давно не ремонтируемого здания. Мария Васильевна продолжала на протяжении всего пути извиняться, сетуя на то, что хорошую мастерскую очень трудно получить. Я рассеянно кивала. Наш путь закончился перед высокой, совершенно новой дверью, отделанной под дерево, которая довольно дико смотрелась на фоне всеобщего убожества.

За дверью обнаружилась просторная комната с двумя огромными окнами, не обремененными шторами. Вместо мебели стояли два мольберта, два стула, крошечный круглый столик на одной ножке и море картин на подрамниках, взглянув на которые я сразу забыла об отвращении, порожденном непотребным коридором.

Не могу сказать, что передо мной находились шедевры, достойные мировых галерей, но одну из них, с осенним пейзажем, я бы с удовольствием повесила у себя дома. Картины Марии Васильевны производили мажорное впечатление, настолько они были напитаны праздничным, солнечным настроением художницы. Чувствовалось, что такие полотна мог писать только счастливый человек.

— Вам нравится? — спросила женщина.

— Да, — искренне ответила я, и мое мнение поддержали коллеги, сгрудившиеся за спиной.

— А там работы моего мужа, — гордо сказала художница, указывая на противоположную стену, где располагались эскизы всяческих сказочных существ, по большей части дружелюбные и веселые. — Он занимается в основном иллюстрированием детских книг.

— А где сам автор? — поинтересовалась Галина Сергеевна.

— Коля сейчас придет, он за продуктами пошел на рынок. Это ничего?

— Конечно, ничего, — успокоила я хозяйку мастерской. — Мария Васильевна, давайте пока с вами быстренько просмотрим списочек вопросов. Нам нужно будет отснять сюжет минут на пять…

В середине моего объяснения вернулся Николай Петрович, муж нашей художницы, оказавшийся