Этот текст, за исключением слов в квадратных скобках, был
послан в январе 2007 года Елене Шварц, но никакой реакции не
последовало. Поэтому я сейчас выскажусь подробнее.
В интервью Корсунской есть такие слова: «Во-первых, он [т.е. мой
отец] распространил про Веруську слух, что она стучит – это
излюбленная тактика».
На это я отвечу следующим образом. Если двое обвиняют друг
друга в стукачестве, то, видимо, один из них совершает
мужественный поступок, а другой распространяет клевету. Вопрос
только в том, кто есть кто. Соображение насчет «излюбленной
тактики» я могу вернуть Корсунской обратно, им можно затем
перебрасываться сколько угодно.
Как я полагаю, в противостоянии такого рода положение человека,
не имеющего отношения к «органам», осложняется тем, что его
запугивают (и ему приходится быстро замолчать), а «органы»
распускают о нем слухи по своим каналам, придавая клевете
видимость объективности.
Поэтому, расследуя взаимные обвинения такого рода, нужно
обращать внимание только на детали, которые не могли быть
сфальсифицированы. В данном случае – это упомянутые выше
даты: 1944 год – арест по обвинению в акте террора и 1948 год –
продолжение учебы в Консерватории.
Как известно, в те годы меньше пяти лет за «политику» не давали
(а за террор давали значительно больше). И досрочное
освобождение ПРИ ТАКОМ ПРИГОВОРЕ, как я полагаю, могло
произойти либо по личному распоряжению Сталина, либо по
согласованию с «органами». В случае Максимовой первая из двух
возможностей, на мой взгляд, отпадает. Для сравнения добавлю,
что досрочное освобождение Генриха Нейгауза в 1942 году (после
девяти месяцев отсидки в одиночной камере) вдова его ученика
Анатолия Ведерникова назвала в своих воспоминаниях «почти
