Испуг улетучился в минуту – незнакомец был одет в серые, с красной лампасиной форменные брюки. И рубашка на нем была форменная, милицейская.
Глеб кашлянул, прочищая горло, начал подниматься:
– Здрасьте. Мы студенты, стройотряд «Целинник». А вы участковый, да?
– Студенты? Откуда вы взялись? – Вопрос о своей должности милиционер проигнорировал.
– Работать к вам приехали, дома строить. Нас встретить сегодня должны были, в Апановке. А не встретили, пешком идти пришлось.
– Та-а-ак… Вас здесь не хватало. – Милиционер смерил Глеба взглядом. – Ты старший? Пошли выйдем на пару слов.
Напротив крыльца стоял «уазик», а в двух шагах справа от него… Вот такой расклад Глебу не понравился. Справа от машины стоял человек с автоматом в руках, и автомат это смотрел дулом прямо Глебу в голову. Тоже настоящий, «калаш», похожий на те, с которыми приходилось мудохаться на «военке», только новее. Еще двое сидели в «уазики»: водитель за рулем и женщина сзади. Вооружены ли они, Глеб не разглядел.
– До нас кто-нибудь приходил? – стукнул его лапищей по плечу милиционер. – Вообще, встречали здесь кого-нибудь?
– Н…нет.
Милиционер хмыкнул, раздумывая. Почесал затылок. Потом скомандовал:
– Значит, так, студент, что с вами делать, завтра поймем. А ночью чтоб из дому нос не высовывали. Двери заприте и свет погасите. Чтоб не видно вас было и не слышно. Понятно?
– Понятно, – с готовностью кивнул Глеб. Хоть ничего ему понятно не было. Но когда тебе в лицо смотрит «калашников», желания спорить и расспрашивать не возникает.
«Уазик» покатил в сторону поселка и вскоре растаял в совсем уже сгустившихся сумерках. А дома за оврагом в самом деле стояли темные, Шурик не ошибся. Глеб потоптался на пороге, почесал макитру – точь-в-точь как милиционер перед тем – и вернулся в дом.
Повторять разговор слово в слово он не стал – зачем молодых пугать? Просто распорядился ложиться спать и выключил свет. Он и дверь бы запер, только как ее запрешь, когда замка нет? Перетащил одну сетку, прислонил. Теперь если кто-то войти попытается – грохота будет…
21/06/1983 г., 23 час. по местному времени
«…по сообщению эксперта, концентрация биоактивных веществ в атмосфере ниже критического уровня. Взяты пробы грунта и воды для расширенного анализа…»
– Глеб, а, Глеб?
Трясли за плечо настойчиво, пришлось проснуться и открыть глаза. Тьма вокруг стояла кромешная, белобрысая голова Шурика в ней едва угадывалась.
– Что?
– Там стреляют. В поселке.
Глеб хотел переспросить, но не понадобилось, сам услышал. Приглушенный расстоянием выстрел из охотничьего карабина прорвался сквозь храп Эдика. Еще один. И – «та-та-та!» – короткая автоматная очередь. Словно где-то в поселке шел небольшой бой.
В темноте зашлепали босые ноги.
– Глеб, что это? Это стреляют? – Аня присела на краешек матраса.
– Вроде.
– Ой… Ребята, можно я с вами останусь? А то там страшно одной.
Утро началось тихо и мирно. Словно все ночные происшествия были не больше, чем плохой сон. Эдя так и считал их чужим кошмаром, не хотел верить в стрельбу и в людей с автоматами. А вот в то, что жратва заканчивалась, он верил охотно. И очень об этом беспокоился. Брали ведь только на дорогу, в полной уверенности, что в совхозе студентов встретят и хлебом, и солью, и всем остальным, чем положено. А о студентах, похоже, забыли. И следовало что-то предпринимать, чтобы напомнить о себе.
«Нужно что-то делать, нужно что-то делать», – Глеб наблюдал, как минутная стрелка на часах выписывает круг за кругом. Нужно что-то делать, а не сидеть на пороге, смотреть, как на пустом шоссе ветер закручивает султанчики пыли, как гоняет серебристые волны травы по степи. Степь здесь была непривычная: цветов нет, трава сухая уже в июне и такая редкая, что каждый стебелек отдельно торчит. Неправильная степь. И поселок неправильный – ни речки рядом, ни ставка. Во дворах вместо яблонек и вишен торчат одинокие свечки тополей. Неправильные деревья, ни тени от них, ни удовольствия.
Стройотряд в этом году тоже начинался неправильно. Глеб уговаривал свою команду – «…подождем до десяти», потом – «…до одиннадцати», потом – «…до двенадцати». Но проблема сама собой не рассасывалась. Главное, пить очень хотелось! И есть. Но есть – это второстепенно, главное пить. Когда Колян заявил, что ему начхать на все и он будет пить техническую из колодца, Глеб решился:
– Так, я иду в поселок, искать местное начальство. Николай и Александр – со мной. Эдик, Аня – вы здесь остаетесь, вещи караулить. Если приедет кто, расскажете, где нас искать.
По дороге они не пошли, чтоб крюк не делать. Полезли через овраг, благо тропинка там имелась. Шурик, конечно, умудрился сковырнуться, расцарапал руку, но зато в поселок они попали гораздо быстрее.
Колян кинулся к первой же калитке:
– Хозяева! Хозяева! Водички дадите попить?
Никто не откликнулся. И во втором, и в третьем дворе было пусто и тихо. Даже жутковато становилось: что они, повымерли все?
– В правление пошли, там и попьем, – предлагал Глеб.
Но Колян упрямо пробовал звать снова и снова. И в конце концов докричался. Дверь очередного дома отворилась, выпуская на свет божий сгорбленную, чуть ли не скособоченную бабку.
– Бабушка, здравствуйте! Водички можно у вас попить?
Бабуля не ответила ни «да», ни «нет», молча потопала к калитке. Видно, была она глуховата. И слепая – дорожки не разбирала, шла напрямик по грядке с зеленью.
– Водички… – уже не так уверенно повторил просьбу Колян.
И отпрянул. Бабуля дошла до калитки и неожиданно рванула ее на себя. Калитка была закрыта на щеколду, изнутри, но бабуля этого не замечала, рвала и рвала ручку. Да она пьяная ко всему прочему?! Или чокнутая? Но точно слепая – радужка глаз у нее была какая-то неестественно светлая, почти белая.
– Пошли, пошли отсюда. – Шурик и Глеб поспешили оттащить Коляна прочь от злосчастного двора.
Следующего аборигена они увидели, когда свернули с проулка на широкую, мощенную асфальтом улицу.
– Скажите, пожалуйста, правление в той стороне? – окликнул его Глеб.
Мужик не ответил, как и бабулька. Однако вопрос услышал, так как повернулся всем корпусом на девяносто градусов и заковылял к студентам. Именно заковылял – будто не шел, а с каждым шагом падал на выставленную вперед ногу. Они терпеливо поджидали его – мало ли, что у человека с ногами! Но когда до аборигена осталось метров десять, ждать Глебу перехотелось. Что-то в человеке этом было неправильное. Угрюмое молчание, застывшее, будто маска, лицо, немигающие глаза, такие же белесые, как у старухи. А особенно неправильным и неприятным был обломок штакетины у него в руке.
– Ладно, и сами найдем. – Глеб дернул плечом, потянул спутников: – Пошли быстрее, неохота связываться со всякой пьянью.
Чем ближе к центру поселка, тем больше попадалось народа. И все, как на подбор, – неправильные. Теперь их и звать не требовалось, они выходили со дворов, из переулков, шли следом. И многие не с пустыми руками. Аборигены несли какие-то дреколья, лопаты, у одного Глеб заметил топор. Становилось не по себе от этого молчаливо шаркающего эскорта. Шурик то и дело нервно оглядывался, и даже Колян начал хмуриться:
– Да че у них тут, все село с бодуна? Может, у них вчера праздник какой был, местный? Потому и про нас забыли?
Глеб не ответил. Кто его знает, может, и праздник. Только закончился этот праздник не весело,
