перед каким риском, лишь бы заработать несколько песет.
В голосе сержанта послышались нотки товарищеской солидарности. Он знал свое дело, делал, что мог, чтобы захватить контрабандистов, но было ясно, что ему не было чуждо понимание причин, ради которых они идут на риск.
Искорка симпатии сама по себе, без всяких слов и жестов, зажглась между Давидом и стражем порядка.
Руис продолжал.
— Сущее наказание для нас эта контрабанда, сеньор. Я часто думаю, может быть нас, испанцев, преследует какое-то особое дьявольское наваждение…
Он оборвал себя, посмотрел в темноте на Давида и произнес более официальным тоном:
— Поймите меня, сеньор, я сам состою в жандармерии, я верен режиму. Но ведь я к тому же еще и каталонец. Я знаю, что думают и чувствуют люди в наших краях. Режим жестокий, он подавил буквально всякую форму сопротивления, Но должны же беспокойные души иметь хоть какую-то отдушину.
Это верно, подумал Давид. Так или иначе, но человек отыщет для себя возможность хоть в чем- нибудь насолить власть имущим.
Вслух он сказал:
— А что вы хотели от меня?
Руис как-то странно засопел и промолвил.
— Весьма прискорбно. Что им здесь нужно, они даже языка не знают…
— Не понимаю, — поднял брови Давид.
— Появляются здесь на нашу голову ваши земляки. Вот мы и подумали…
У Давида сразу же испортилось настроение. Нет ничего более неприятного, чем земляки за границей. В особенности земляки, угодившие в полицию. Внезапно он с сочувствием вспомнил о докторе Стенрусе, шарахнувшемся при виде его в первый попавшийся переулок.
— Что за тип? — буркнул он.
— Подождите, увидите. Немножко не в себе, как мне кажется. И без единого сентимо. Но паспорт шведский! — сказал сержант вызывающе.
Давид сделал попытку избежать своей судьбы:
— Арестованный швед без денег — разве это дело не шведского консула?
— Если бы он у нас здесь был…
— Кстати, а почему вы его арестовали? — спросил Давид, внезапно почувствовав себя на стороне неизвестного ему земляка.
— Его? Да это
Ну конечно, какая-нибудь бестолковая туристка — старушенция, растерявшая в дороге все свои капиталы, подумал Давид покровительственно, входя несколько позже в жандармский участок на первом этаже ратуши. Он поправил свой галстук и приготовился к роли Георгия Победоносца, берущего на себя дракона.
Руис указал ему на стул и отдал распоряжение жандармам. Костлявое коричневое лицо жандарма раскололось на две части в белозубой волчьей улыбке, когда он отдал честь и вышел.
Возвращаясь обратно, он подтолкнул в дверях перед собой молодую девушку. Девушку с волосами цвета некрашеного дерева, подвязанными наподобие хвоста у тибетской лошадки. Мужская рубашка навыпуск с высоким воротом и видавшие виды зеленые вельветовые брюки по щиколотку. Носки гармошкой и испанские веревочные туфли.
— Взгляните только, на что она похожа, — с возмущением сказал Руис. Его идеалом была сеньора Руис, андалузка с иссиня-черными волосами разделенными на прямой пробор, широкобедрая красавица килограмм на восемьдесят.
— Ш-ш! — зашипел на него Давид.
— Не понимает ни звука, — невозмутимо промолвил Руис, продолжая рассматривать ее тщательно и с интересом истого испанца. — Не поймешь — парень или девица, а так морочит голову моим гвардейцам, что я не могу ее больше держать у нас здесь. Можете вы мне это объяснить?
— Они, я надеюсь, ее не тронули? — резко спросил Давид. Вопрос прозвучал по-викториански строго, но был так же нелеп, как корсет с косточками рядом с этой девушкой, одетой, как приверженка экзистенциализма из квартала Сен-Жермен де Пре — но у нее было круглое шведское личико, тронувшее Давида, несмотря на свой надутый вид.
Руис засмеялся.
— Нет — но это уж моя заслуга, а не ее.
Давид пошел навстречу девушке и пробормотал свое имя.
Взмахнув своим белесым хвостом, она вялой рукой взяла его протянутую руку.
— Привет, — сказала она. — Вы швед?
— Да, — ответил Давид, несколько охлажденный ее равнодушным тоном.
— Чудненько. Велите тогда им, чтобы меня отпустили.
— Легко сказать… А почему вы здесь?
— Эти идиоты думают, что я пыталась провезти контрабанду…
— Вас вышлют, если будете оскорблять испанцев! — вскричал Руис. Некоторые слова, к сожалению, интернациональны.
— Вот этот очень нудный, с другими бы я справилась, — кивнула девушка с легкой усмешкой в сторону жандарма. Можно было подумать, что его ударило током.
Круглые девичьи щеки, оказывается, не всегда являются гарантией шведской добротности…
— Ее поймали на месте преступления, — сердито сказал Руис. — Мы делали облаву в автобусе, искали партию кофе, а она, представьте себе, сидит и прячет целый мешок под юбками.
— Но ведь у нее нет никаких юбок, — вставил Давид.
Возражение произвело на Руиса должное впечатление, но девушка сама сразу же опять все испортила.
— Я держала мешок между коленями, только положила на него свой плащ. Но ведь это была только шутка…
Давид посмотрел на нее меланхолическим взглядом.
— Боюсь, в таких случаях у них нет чувства юмора. Зачем вы такое натворили?
— В автобусе было, конечно, ужас как тесно, а мое место оказалось среди целой компании испанских реб… парней. Они все смеялись и кричали, да еще наступали мне на ноги. Потом вдруг подали сигнал, что идут жандармы — а они мне тогда и говорят: сядь вот на этот мешок. Ну я и села. Но жандармы все равно его нашли, и взяли меня и всех парней.
Она привыкла говорить ребята, но стиль требует сказать парни, подумал Давид, переводя ее слова и добавляя кое-что от себя о молодости девушки, о всеобщей разболтанности и о полном незнании законов и обычаев страны.
— Знала она раньше или нет ту компанию в автобусе? — спросил Руис через Давида.
— Никогда их раньше не видела, — ответила она тем же тоном, что и прежде.
— Хм, — произнес Руис. Потом потер себе подбородок и добавил:
— Ну, ладно — честно говоря, думаю, так дело и было. Те-то нам известны… Но все равно — за помощь контрабандистам полагается наказание.
— Знаете, если у вас нет особых возражений, так, может, вам лучше ее отпустить? — спросил Давид. — А то придется нам впутывать сюда консулов, адвокатов — стоит ли?
Руис задумался.
— Спросите-ка ее, сколько у нее есть денег, чтобы заплатить штраф, — сказал он. — Она из богатой семьи?
Девушка вывернула наизнанку карманы своих брючек.
— Переведите ему, что ровно столько же я могу получить из дому. И не стала бы возражать, если бы они оставили меня пожить здесь, в участке, только бы снабжали чернилами и бумагой.
Давид перевел, и Руис заколебался. Он был озадачен, Потом выпрямился и сказал с пафосом:
