перелет Мукден — Аньшань — Мукден. После этого полки 32-й дивизии перелетели на аэродромы первой линии Аньдун и Дапу, сменив полки 133-й иад, которые «перешли во второй эшелон 64-го иак, получив задачи, которые ранее выполняли летчики 32-й иад, — прикрытие посадки и взлета с аэродромов первой линии, усиление в ходе боев при необходимости»:

21.01.53, УМиГ-15. Перелет звеном Мукден — Аньдун, 1 полет, 30 минут.

После этого в течение недели — перелеты, связанные, видимо, с перебазированием дивизии: на «спарке» МиГа — 8 маршрутных полетов из Аньдуна в Аньшань и Дапу с возвращением в Аньдун, а также два полета по этому маршруту на Як-12.

В конце января тренировки:

30.01.53, МиГ-15. Групповая слетанность пары, 1 полет 30 минут, h — 11000 м;

31.01.53, МиГ-15. Групповая слетанность и одиночный воздушный бой, 1 полет, 35 минут, h — 10000 м.

Затем на УТИ МиГ-15 последние полеты в Китае: 1 февраля — 2 маршрутных полета на групповую слетанность парой на высоте 10 000 м; 4 и 8 февраля — 6 маршрутных полетов Аньдун — Аньшань — Аньдун. Как следует из летной книжки, для отца это конец «правительственной командировки» и последние в его летной биографии полеты на реактивных истребителях. Вскоре после этого он вернулся в Союз.

Предполагаю, что это было связано с болезнью уха, из-за которой отец потом лечился, несколько оглох на это ухо, был отстранен от полетов на истребителях, перешел в транспортную авиацию. Припоминаю его рассказ о том, что в Корее не раз возвращался из вылета в окровавленном подшлемнике. Кровь текла из ушей из-за энергичного маневрирования с колоссальными перегрузками и перепадом высот от 14 тыс. метров почти до земли. А противоперегрузочных костюмов тогда у советских летчиков еще не было.

Возможно, с ним случилось то же, что и с Е. Г. Пепеляевым, который пишет, что «после полетов с неимоверными перегрузками в моей голове, как объяснили врачи, лопнул кровеносный сосуд рядом со слуховым нервом…и он потерял свои свойства. С тех пор мое правое ухо почти ничего не слышит… Лечение закончилось, и мне пришлось отказаться не только от высшего пилотажа, но и от полетов на боевых самолетах вообще… Вот так в 1962 году я прекратил свои полеты».

Очень похоже на историю отца. Ровно через два года после Е. Г. Пепеляева, в таком же, как он, возрасте, отец был списан с летной работы по такой же болезни уха — видимо, профессиональной.

Медицинские проблемы в «правительственной командировке»

Летчик 196-го иап Б. С. Абакумов тоже вспоминает: «Сильно нас выматывали 8—10- кратные перегрузки… МиГи их выдерживали, а мы иногда теряли сознание. У американцев на каждый «сейбр» было 2 человека сменных летчиков. Работали они в противоперегрузочных костюмах. Наша повседневная экипировка напоминала наряд трактористов».

Донимали также тяжелые климатические условия, высокие температура и влажность. Командир 64-го иак докладывал о состояния здоровья летчиков одной из дивизий: «16 % нуждаются в срочном направлении на госпитальное лечение, 22 % подлежат направлению в госпиталь или санатории, 40 % имеют признаки утомления и только 22 % признаны здоровыми… Учитывая изложенное… после 3- месячной боевой работы целесообразно предоставлять летному составу отдых в течение одного месяца».

Однако отец сводил разговор о медицинских проблемах к шутке, дескать, наибольший ущерб физической форме наносился в летной столовой изысками и обилием китайской кухни, из-за чего у летчиков стремительно увеличивался вес и росло артериальное давление. Кстати, в качестве «боевых ста грамм» в столовой были вино и коньяк практически в неограниченном количестве, но, по его словам, пилоты этим не злоупотребляли.

Тем не менее припоминаю, что отец говорил о каких-то медицинских препаратах, которые давали пилотам для поддержания сил. Упоминавшийся летчик Б. С. Абакумов пишет, что «летал с медицинской поддержкой: каждый день вводили глюкозу внутривенно и кололи стрихнин и мышьяк попеременно. Многим… товарищам… давали тоже медицинскую поддержку. Вот ведь как нас вымотала эта реактивная авиация».

Результаты воздушной войны в Корее

После того как отец, пробыв в Китае семь месяцев, вернулся в Союз, летчики последней смены состава 64-го корпуса продолжали вести бои еще пять месяцев до окончания войны — 27 июля 1953 года. По заключению историков, обстановка в воздухе в этот период оставалась напряженной, бои приняли локальный, затяжной характер и шли с переменным успехом.

Последний советский летчик в этой войне погиб 19 июля 1953 г., прикрывая от налета «сейбров» Супхун ГЭС — это был летчик 32-й иад лейтенант Н. П. Герасимчук, недавно прибывший с пополнением в 913-й полк. Считается, что на следующий день также летчики 32-й дивизии — заместитель командира эскадрильи 224-го иап капитан Б. Н. Сиськов и старший лейтенант В. И. Климов записали на боевой счет советской авиации последние победы в Корее. При заходе на посадку на аэродроме Дапу они отразили атаку пары «сейбров» 336-й эскадрильи. При этом один из американских пилотов, Кеннет Поленске, погиб, другой, Томас Селлерс, катапультировался.

Последний результативный воздушный бой в Корее состоялся 22 июля между китайскими и американскими летчиками 25-й эскадрильи. Один из МиГов в этом бою сбил будущий астронавт США, а тогда майор ВМС США Джон Гленн.

Более тридцати лет спустя, когда настала эпоха гласности и пустозвонства, прочитал в наших средствах массовой информации, что, по американским данным, соотношение побед и поражений в воздушных боях в Корее было 20:1 в их пользу. Сказал об этом отцу, и он усмехнулся:

— Обо всей войне в Корее не знаю, но наша дивизия до моего отъезда сбила 34 американских самолета и потеряла 8 своих.

— Известно, что количество побед всегда преувеличивают, иногда в разы.

— Это так, но только не в нашем случае. Были установлены немыслимо строгие требования к подтверждению сбитых самолетов, вплоть до представления их деталей с заводскими номерами для идентификации.

Отец, как обычно, говорил только то, что знал и что было на самом деле. А он знал о результатах воздушных боев своей дивизии, так как, по его словам, проверял пленки фотокинопулеметов (ФКП), которые летчики привозили из боя, и определял результативность их стрельбы.

Кстати, с этим связан один его рассказ: «Китайцы, которые стояли на одном с нами аэродроме, попросили помочь. Их летчики, вернувшись из боевого вылета, доложили о воздушном бое и сбитых самолетах противника, но на пленках ФКП якобы ничего не было. Я в их штабе посмотрел пленки и подтвердил, что на них действительно только серый фон и сетка прицела.

Через короткое время китайцы опять обратились с такой же просьбой. На этот раз я поехал не в штаб, а на стоянку самолетов к китайским летчикам, которые вернулись из вылета. Показали мне летчика, который, как он утверждал, сбил американца. Чтобы разобраться, спросил его: «С какого маневра пошел в атаку, с какой дистанции и под каким ракурсом открыл огонь, как вышел из атаки?»

Китаец отвечал толково, только о дистанции говорил как-то невразумительно: «Близко, тунжа (товарищ), совсем близко. Моя стрелял, американ взорвался, его обломки попали мой самолет». На обшивке МиГа действительно были явно не пулевые отметины, и меня вдруг осенило. Я попросил лупу, через которую снова просмотрел кадры ФКП, и увидел… заклепки. Я не поверил своим глазам. То, что в кадре выглядело как серый фон, на самом деле было бортом американского самолета. То есть китаец стрелял в упор, потому что при стрельбе даже с близкой по нашим меркам дистанции атакуемый самолет целиком виден в прицеле.

Видимо, у китайца не хватало опыта, чтобы при ведении огня с большой дистанции брать упреждение и тем более работать с подвижной сеткой прицела. Но как он смог так близко подойти к американцу, чтобы атаковать его без этих ухищрений с прицелом, мне как летчику трудно было понять. Вот уж действительно «китайская работа».

Тем не менее в боевой практике советских летчиков также известны случаи атаки «в упор». Старший