Инспектор-летчик по технике пилотирования и теории полета 147-й иад ПВО майор Г. Н. Урвачёв
В 1948 г. 55 полетов на Ла-7, и в летной книжке появляется выписка из приказа:
Бывший командир 34-го иап Л. Г. Рыбкин командовал корпусом на Дальнем Востоке с июля 1946 г. В декабре 1948 г. он убыл в Москву на учебу в академии. А отец, уже майором, продолжал совершенствоваться в летной работе, решая необходимую для этого очередную задачу курса боевой подготовки:
В августе, сентябре и октябре — участие в летно-тактических учениях, а также полет на проверку техники пилотирования с такими фигурами высшего пилотажа, как иммельман с петлей и двойной иммельман.
О технике выполнения этих фигур впечатляюще писал Герой Советского Союза полковник Е. Г. Пепеляев:
Отец выполняет пилотаж, для которого, полагаю, летчику, кроме здоровья и соответствующей квалификации, нужен и такой мощный самолет, как Ла-7:
Мне нравится представлять, как эти два пилота, отец и Донцов — им нет еще и тридцати, но они уже опытнейшие летчики-истребители — крутят немыслимые фигуры на мощном истребителе в бескрайнем небе, а после полетов «обмывают» оценку, которую один дал, а другой получил. Но
А может, этого и не было.
Совершенствуется подготовка по боевому применению, но это уже повторение пройденного во время войны — ночная атака в свете прожектора:
Но через неделю отец покинул полк, так как был назначен инспектором-летчиком по технике пилотирования и теории полета 147-й истребительной авиадивизии. Однако нельзя не вспомнить об интермедии с негласными осведомителями особого отдела, разыгравшейся до этого, в бытность его командиром эскадрильи, и о которой он как-то рассказал.
Негласные осведомители
Однажды к нему пришли несколько летчиков и пожаловались, что в эскадрилье двое техников «стучат» в особый отдел. Отец удивился:
— Как вы это узнали?
— Вычислили. Только что-нибудь скажешь в курилке, как сразу вызывают в особый отдел. Это не жизнь. Примите меры, командир.
— Что я могу сделать, вы же знаете — у особистов своя подчиненность.
— Вы командир, вы и думайте, но так жить невозможно.
Отец по совету летчиков немного подумал и вызвал этих двоих:
— Мне стало известно, что вы обо всех происшествиях в эскадрилье докладываете в особый отдел.
Двое вздрогнули и замерли, а он продолжил:
— Молодцы, объявляю благодарность, но впредь обо всем докладывать сначала мне, потом в особый отдел. Это приказ, идите.
Двое в замешательстве удалились, а отца на следующий день вызвал начальник особого отдела дивизии. Отец рассказывал: «Вошел в его кабинет, а он у меня за спиной сразу запер дверь на ключ. Кабинет был на первом этаже, окно раскрыто, подоконник низкий, и я, перешагнув через него, не торопясь пошел восвояси. Опешивший особист-подполковник закричал:
— Урвачёв, вы что себе позволяете, вернитесь!
— Нет, это вы мне объясните, что делаете? Я старший офицер, командир, пришел в штаб своей дивизии, а вы со мной, как с девицей, в кабинете на ключ закрываетесь. От кого?
— Ну, ладно, — сбавил он тон, — почему вы препятствуете работе органов и расшифровали наших негласных осведомителей?
— Я не препятствую, а, наоборот, поощрил их за эту работу, а претензии за расшифровку предъявляйте к ним — работать надо аккуратней.
— А приказ нашим осведомителям докладывать сначала вам?
— В первую очередь они мои подчиненные, и в соответствии с Уставом я как командир несу ответственность за боевую и политическую подготовку личного состава эскадрильи. Поэтому я первый должен знать о недостатках в этой подготовке и принимать меры по их устранению».
Через несколько дней этих двоих перевели из его эскадрильи.
Мне кажется, что в этой истории отец действовал в соответствии со своей профессией, как летчик- истребитель в воздушном бою: неожиданным маневром сорвал атаку противника, ошеломил его, перехватил инициативу и сам пошел в неотразимую атаку.
Кстати, эту историю он рассказал мне в ответ на другое мое замечание, о неразрешимом якобы противоречии, содержащемся в его совете, который он мне однажды дал: «Никогда и ни перед кем не склоняй голову, но и не будь дураком — на рожон не лезь».
