словам внимала группа близоруких инвесторов, готовая им поверить. Но финансовые волшебники слишком увлеклись и вошли в состояние эйфории, из?за чего стали обманывать и себя, и тех, кто купил их продукты. Такое толкование ситуации помогает объяснить, почему в тот момент, когда рынок рухнул, эти менеджеры продолжали управлять токсичными продуктами, которые стоили миллиарды долларов.

Хрестоматийным примером рисков, связанных с предложением новых подходов, является секьюритизация, ставшая в годы, предшествовавшие краху, областью предложения самых «горячих» финансовых продуктов. Эти риски были вызваны тем, что прежние отношения между кредитором и заемщиком оказались нарушены. У секьюритизации было одно большое преимущество: она позволяет более широко распределять риск, но у этого подхода есть и один значительный недостаток — появление новых проблем, возникающих из?за недостаточной информации. В итоге минусы полностью перекрывают плюсы более широкой диверсификации. Люди, покупающие ипотечные ценные бумаги, или, как их еще называют, ценные бумаги с залоговым обеспечением, фактически кредитуют домовладельцев, о которых ничего не знают. Они доверяют банку, который продает им продукт, и считают, что он его должным образом проверил, а этот банк в свою очередь доверяет разработчику ипотечного продукта. Однако эти разработчики на первое место поставили не качество создаваемых ими ипотечных продуктов, а их количество. Из?за этого появилось множество действительно очень плохих предложений.

Банки любят обвинять разработчиков ипотечных продуктов, но даже беглого знакомства с этими предложениями достаточно, чтобы понять, насколько высокие риски заложены в них изначально. На самом деле банкиры просто не хотели этого знать. Их привлекала возможность передать другим такие продукты и такие ценные бумаги, которые они сами создавали, и сделать это как можно быстрее. Специальные отделы банков с Уоллстрит занимались тем, что создавали новые рискованные продукты (такие как инструменты, обеспеченные долговыми обязательствами, инструменты, обеспеченные долговыми обязательствами в квадрате, и кредитные де- фолтные свопы, о некоторых из которых я расскажу в следующих главах), но не снабжали появлявшихся на свет монстров механизмами управления ими, то есть в этом отношении они действовали как лаборатория Франкенштейна. Они стали активно заниматься этим динамичным бизнесом: брали ипотечные продукты у их разработчиков, переупаковывали их и продвигали на рынок с тем, чтобы в конце концов они оказались на балансовых счетах пенсионных фондов и других институтов, поскольку это обеспечивало банкам получение самых высоких платежей, в значительной степени отличных от тех, которые они получали, используя традиционную для банков бизнес–модель (предусматривающую получение и хранение закладываемого имущества). Возможно, они сознавали риски, но продолжали работать по той же схеме до тех пор, пока не произошла катастрофа, после чего они обнаружили на своих балансовых счетах миллиарды долларов «плохих» активов.

До определенного времени банкиры не задумывались о том, насколько опасны некоторые финансовые инструменты для остальных людей из?за возникновения крупных экстерналий, то есть побочных эффектов, порождаемых этими инструментами. В экономике термин экстерналия относится к ситуации, когда рыночный обмен накладывает издержки на других лиц, не являющихся участниками данного обмена, или когда третья сторона в результате этой сделки выигрывает. Если вы торгуете и теряете при этом свои деньги, это фактически никак не влияет на других. Однако в настоящее время все части финансовой системы тесно взаимосвязаны, а сама она занимает в экономике центральное место, и поэтому сбой в деятельности одного крупного финансового учреждения может нарушить функционирование всей системы. Нынешний кризис затронул практически всех нас: миллионы домовладельцев потеряли свое жилье, а еще больше миллионов людей увидели, как исчезает значительная часть стоимости их домов, из?за чего целые общины оказались разоренными; за убытки банков пришлось платить налогоплательщикам; многие работники потеряли свои рабочие места. Расходы понесли не только Соединенные Штаты Америки, но и весь мир в целом, и это бремя легло на миллиарды людей, которые не получали никаких выгод от безрассудного поведения банков.

При наличии серьезных агентских проблем и экстерналиев рынки обычно не могут действовать эффективно и получать высокие результаты, что противоречит широко распространенной вере в то, что рынки являются эффективными механизмами. Такое положение дел является одним из обоснований необходимости регулирования финансовых рынков. Регулирующие агентства выступали в качестве последней линии обороны как при чрезмерно рискованном, так и при недобросовестном поведении банков, но после нескольких лег предпринятых банковским сектором целенаправленных усилии по лоббированию своих интересов правительство не только отказалось от действовавших в прошлом регулирующих правил, но и не смогло принять новых, чтобы правильно отреагировать на меняющийся финансовый ландшафт. Более того, регуляторами стали люди, которые не понимали, почему регулирование необходимо, и поэтому они считали его ненужным. Отмена в 1999 году закона Гласса—Стигалла, согласно которому банки были разделены на инвестиционные и коммерческие, привела к появлению более крупных банков, которые были слишком большими, чтобы позволить им обанкротиться. Понимание этого стало стимулом для принятия банками чрезмерных рисков.

Но в конце концов эти банки оказались пойманными в собственную ловушку: финансовые инструменты, которые они использовали, чтобы эксплуатировать бедных, сработали против финансовых рынков и обрушили их. Когда надувшийся пузырь лопнул, большинство банков еще владели достаточно большим количеством рискованных ценных бумаг, настолько большим, что это угрожало их существованию. Очевидно, они ошибались в оценке своей способности переносить риски на других. Но это лишь один из многих парадоксов, которые характерны для данного кризиса: на основе попыток Гринспена и Буша, направленных на уменьшение роли государства в экономике, правительство взяло на себя исполнение беспрецедентной по масштабам роли — стать владельцем крупнейшей в мире автомобильной компании, крупнейшей страховой компании, а также (с учетом размера оказанной финансовой помощи) и некоторых крупнейших банков. Страна, в которой социализм очень часто подвергается анафеме, столкнулась с риском социализации и стала беспрецедентно вмешиваться в деятельность рынков.

Эти парадоксы сопровождаются вроде бы противоречащими друг другу аргументами, приводимыми Международным валютным фондом (МВФ) и Министерством финансов США до кризиса в Восточной Азии, во время него и после его завершения, а также несогласованными действиями, осуществлявшимися тогда и в наши дни. МВФ, возможно, и утверждал, что он верит в рыночный фундаментализм, то есть исходит из того, что рынки являются эффективными саморегулирующимися системами и что поэтому, если вы хотите добиться от них максимального роста и эффективности, лучше всего оставить их в покое и предоставить им возможность применять лишь собственные механизмы. Но, когда случился кризис, МВФ призывал уже к масштабной государственной помощи и беспокоился по поводу «заразности» возникшей болезни, полагая, что она может распространяться от одной страны к другой. Но такая заразность является наиболее типичным случаем экстерналий, а если возникают экстерналии, верить (если вы мыслите логически) в рыночный фундаментализм никак нельзя. Даже после многомиллиардных вливаний, сделанных в ходе оказания помощи, МВФ и Министерство финансов США сопротивлялись принятию мер (регули- рующего характера), которые могли бы снизить вероятность наступления в будущем новых «несчастных случаев», а сами эти катастрофы сделать менее дорогостоящими. Они этого не делали, так как считали, что на фундаментальном уровне рынки как таковые работают хорошо, причем продолжали верить в это даже после неоднократных случаев, которые наглядно демонстрировали, что на самом деле рынки неспособны это делать.

Указанные меры помощи являются примером набора не согласованных друг с другом мер с потенциально возможными долгосрочными последствиями. Экономисты беспокоятся о стимулах: можно даже утверждать, что в списке тех вещей, которые их волнуют, это беспокойство стоит на первом месте. Один из аргументов, выдвигаемый на многих финансовых рынках и обосновывающий отказ от помощи людям, которые оказались втянуты в ипотечные схемы и которые не могут теперь осуществлять по ним платежи, состоит в утверждении, что такая поддержка приведет к усилению «риска недобросовестного поведения», то есть к тому, что стимулы к погашению долгов окажутся ослаблены, если участники