Священник несколько мгновений смотрел на центуриона, потом кивнул, закрыл за собой дверь синагоги и пошел прочь по переулку, ведущему с площади. Ветеран расслабился, присел на край каменного бортика и отпил из фляжки. Катон, чуть помедлив, последовал его примеру. Солдаты, попрятавшись в скудной тени, тихо переговаривались. Несколько самых любопытных оглядывали площадь, но стоило одному из них сунуться к двери синагоги, Пармений рявкнул:

— Не входить, Кантий! Держись подальше от этого дома.

Солдат отсалютовал и немедленно отошел прочь.

— Что такого особого в этой их синагоге? — спросил Катон.

— Для нас — ничего. Квадратная комната для сборищ. Несколько старых свитков в ящике — и все. — Пармений покачал головой. — Ты представить не можешь, какие иудеи обидчивые. Мне довелось видеть не один бунт, вспыхнувший только из-за того, что кто-то из наших парней переступил порог. — Пармений вдруг строго взглянул на Катона. — Без обид, но ты здесь недолго, еще не представляешь все тонкости. Так что думай, что говоришь и делаешь.

— Обязательно.

Вскоре священник вернулся в сопровождении небольшой группы жителей деревни — в основном стариков, почти все были в длинных рубахах и ермолках. Они, с испугом оглядываясь на солдат, заполнивших площадь перед синагогой, шли за священником к двум римским офицерам. Пармений, холодно глядя на старейшин, пробормотал Катону:

— Говорить буду я. Ты смотри, слушай и учись.

Старейшины и Пармений обменялись короткими кивками, и ветеран обратился к священнику:

— Лучше найти место попрохладней. Куда можно пойти?

— Не в синагогу.

— Это я понял, — коротко ответил Пармений. — Куда?

Священник показал в сторону одного из переулков.

— Гумно подойдет. Идемте.

— Хорошо. — Повернувшись к Катону, Пармений тихо произнес: — Возьми два отделения и следуй за мной.

Катон кивнул и, когда Пармений удалился в сопровождении жителей деревни, ощутил укол беспокойства за ветерана. Хотя он и понимал, что жители деревни очень покорны, все же казалось опасно идти с ними в одиночку. Катон постарался отделаться от этой мысли. Пармений отлично знал местных жителей и понимал, насколько им можно доверять. Подозвав солдат, Катон построил их и поспешил вдогонку за Пармением и старейшинами, которые только что скрылись в переулке, где располагалась укрытая длинным навесом площадка. Пармений, дождавшись прихода Катона с солдатами, приказал:

— Построй их здесь.

Как только солдаты построились, Пармений обратился к местным жителям по-гречески. Без всяких предисловий он объявил об угрозе префекта Скрофы наказать любого, кто предложит помощь и укрытие Баннусу и его бандитам. Местные угрюмо молчали; некоторые шепотом переводили слова на арамейский для тех, кто недостаточно понимал по-гречески. Старейшины внимали безучастно — они вдоволь наслушались подобных угроз от римских офицеров, а до них — от представителей Ирода Агриппы. Как всегда, они оказались зажаты между беспощадными войсками властей и сочувствием к бандитам — таким же, по сути, крестьянам, как и они сами.

Пармений завершил речь, напомнив, что Рим требует не только отказаться от помощи бандитам, но и активно помогать солдатам выслеживать и уничтожать Баннуса и его людей. Все прочее будет считаться помощью и поддержкой разбойникам; наказание последует быстрое и суровое. Пармений помолчал и перевел дыхание, прежде чем перейти к самой сомнительной части своей миссии.

— Чтобы убедить вас выполнять наши требования, центурион Скрофа повелел мне взять пятерых заложников из вашей деревни. — Пармений быстро указал на пятерых мужчин, сидящих ближе всего к Катону и солдатам. — Вот эти. Мы их забираем. Поставь вокруг них охрану.

После слов Пармения над гумном разразился хор гневных голосов; несколько местных вскочили на ноги и бросились к ветерану, выкрикивая что-то ему в лицо. Катон потянулся к мечу, но Пармений невозмутимо стоял на месте и вдруг раскинул руки, заставив ближайших старейшин отшатнуться.

— Вот так-то! — проревел он. — Я вас усмирю!

Деревенские неохотно затихли. Священник, показав на пятерых заложников, произнес:

— Ты не можешь их забрать.

— Могу — и заберу. У меня приказ. С ними будут хорошо обходиться и отпустят, как только Баннус будет уничтожен.

— Но могут пройти дни, месяцы!

— Возможно. Однако с вашей помощью мы покончим с Баннусом рано или поздно.

— Но мы ничего не знаем о Баннусе! — возразил священник, с трудом сдерживая гнев. — Ты не имеешь права хватать наших жителей. Мы пожалуемся прокуратору.

— Делайте что угодно, но эти люди идут со мной.

— А кто будет заниматься их делами? Растить урожай, пока их нет?

— Это твоя проблема, священник, а не моя. — Пармений повернулся к Катону. — Подними их. Возвращаемся к колонне.

Пять заложников, зажатые между двумя колоннами солдат, двинулись на площадь. Священник и остальные старейшины деревни поспешили за римлянами, крича и сердито жестикулируя. Пармений не обращал на них внимания. Катон старался следовать его примеру и глядел перед собой, слушая, как топают за спиной бойцы. Когда они вышли на площадь, остальные солдаты уставились в их сторону, стараясь понять, из-за чего такой шум. Пармений приказал отвести заложников туда, где конюх держал лошадей — его и Катона. Священник торопился сбоку, все еще протестуя, что семьи этих людей пропадут без них. Слова звучали впустую, и Пармений, не слушая священника, выкрикивал приказы готовить колонну к выходу.

Внезапно священник замолчал, уставился за спину Пармения, в сторону синагоги, и, пронзительно завизжав от оскорбления, побежал через площадь. Катон увидел, что дверь синагоги открыта и в полумраке помещения ходят люди.

— Проклятье! — Пармений хлопнул себя кулаком по бедру. — Идиоты!

Он поспешил за священником, Катон побежал следом. Внутри оказалась квадратная комната со скошенным каменным цоколем и четырьмя колоннами по углам, державшими купол. У дальней стены стоял деревянный шкаф, у которого сгрудились солдаты. Дверцы шкафа были распахнуты, и бойцы рылись внутри, вытаскивали оттуда какие-то свитки и разворачивали их — искали что-нибудь ценное.

— Прочь! — закричал Пармений, но слишком поздно.

Священник промчался по полу, выхватил свиток у солдата, стоящего у самого шкафа. Потом закричал от гнева и дал пощечину солдату — Катон узнал того самого, что уже пытался сунуться в синагогу. Пармений и Катон не успели вмешаться: Кантий ударил священника кулаком в лицо, сбив с ног, потом разорвал свиток пополам, швырнул его на пол и плюнул.

— Хватит! — Пармений подбежал и отпихнул солдата в сторону. — Проклятая скотина! Ты не представляешь, что натворил!

Солдат уставился на центуриона, потом показал на священника.

— Командир, ты же видел! Этот гад меня ударил.

— Это ерунда по сравнению с тем, что сделаю с тобой я. Выйти и построиться. Все!

Солдаты убрались. Священник поднялся, потер челюсть и, увидев разорванный свиток, издал ужасный вопль. Побледнев от ярости, он подобрал свиток и с разгневанными криками бросился к двери.

— У нас проблема, — тихо сказал Пармений. — Нужно убираться отсюда как можно скорее. Пошли!

Два офицера подбежали к двери. На площади солдаты молча разглядывали священника, который истерически вопил. Пармений бросил на них сердитый взгляд.

— Чего ждете, уроды? Я приказал строиться!

Солдаты с виноватыми взглядами двинулись к штандартам, торопливо подбирая поклажу и