ни в чьей жалости не нуждается.

— Витя, ты знаешь не всё, но ровно столько, чтобы приблизительно смоделировать си-туацию. А мыслишь ты примерно так… Подразделение 'Т', на сегодняшний день, структу-ра самодостаточная и, что особенно важно, никем не контролируемая. Это означает, что я, как человек, сосредоточивший в своих руках все связи и пароли, и известный ключевым ре-зидентам в качестве руководителя, могу единолично принимать любые решения, могу отда-вать самые дикие приказы, и они будут выполняться. И никто из резидентов, зная лишь ма-хонькую частичку плана, не насторожится и не забьёт тревогу. Я не ошибся? Есть такие опасения? Ладно — я - мне ты доверяешь, а что будет, когда на моё место придёт другой? При фантастических возможностях тайной организации это страшно. Вернее, это было бы страшно, если бы в период создания подразделения этот вариант не был предусмотрен.

Шершнев слушал, потихоньку бледнел, более или менее представляя истинные мас-штабы опасности, но последняя фраза, перечеркнувшая всю предшествующую тираду, по-вергла его в состояние, схожее со слабым шоком. Виктор растерялся.

— А…а он предусмотрен? Э?

А Вячеслав, очень собой довольный, раскатил короткий смешок. Шершневу, незнамо от чего, припомнились строки Лермонтова из стихов о реке Терек: 'Буре плач его подо-бен…'. Правда, в кабинете никто не плакал.

Отсмеявшись, Горин снова заговорил:

— Знаешь, не ведаю, как дальше дело пойдёт, но, наблюдая за социальными катаклиз-мами, я всё больше убеждаюсь, что Андропов предвидел многое из того, что случилось с Россией, и в частности, попытку сдать наше подразделение с потрохами. В Чечне я назвал это предательством, но, строго говоря, предательства не было. Подразумевались намерения по-своему благие. Просто тогдашние власти, имея маломальское представление о дейст-вующей за рубежом структуре, справедливо рассудили, что вышедшее из-под контроля под-разделение с его ресурсами, способно обрубить концы и трансформироваться или, скажем так, перепрофилироваться в международную, тайную и чрезвычайно опасную преступную группировку — всемирную русскую мафию. Вот и решили разгромить подразделение чужи-ми руками. Хотели, как лучше, а получилось…, а ничего не получилось. Но, как я уже ска-зал, председатель КГБ предусмотрительно исключил возможность подобного перепрофили-рования.

Виктор Сергеевич подрагивающей рукой расплескал золотисто-коричневую жидкость по мыльным пузырям.

— Ну, дядя Слава, нагнал жути. Меня, ей богу, аж в жар…! Это дело надо охолонуть…и лимончиком, лимончиком. Если я правильно понял, какой-то контроль всё же осущестлвл…, тьфу — язык завязался!

Вячеслав Владимирович с улыбкой смотрел на растерянного друга.

— Правильно, — он кивнул, — контроль действительно существует, и подбор кадров при этом имел и имеет решающее значение. И, чтобы верно оценить изначально заложенную программу, тебе надо вдумчиво выслушать мой рассказ. А мне, в свою очередь, придётся вспомнить события тридцатипятилетней давности. Что тебя так развеселило?

Виктор действительно, следуя потоку своих мыслей, не сумел сдержать улыбку.

— Чёрт знает, — пояснил он, — почему на ум пришло сравнение. Я, когда Николая Ивань-кова встретил, в воспоминания ударился. Э…о чём я? Да, о сравнении! Один учёный муж древности сравнил память с отпечатком перстня.

Горин жестом проповедника воздел указательный палец кверху.

— Зришь в корень, и сам не представляешь, сколь глубоко. 'Диалоги' Платона я тоже листал. Сравнение красивое, но спорное. Отпечаток, это след в пространстве, но ещё Ари-стотель полагал, что человеческая память — не след, а временное усилие души, то есть, ин-терпретация следа. Иммануил Кант через много веков высказался категоричнее: 'Нельзя приписывать пространственного отношения тому, что определено только во времени'. Это он о памяти. А он был вели-икий умница. Учёный исследователь разума Грей Уолтер, говоря о памяти, поэтично сформулировал: 'не вещь, а процесс, не монета, лежащая на столе, а свеча, горящая на алтаре'.

Шершнев, ну никак не ожидавший от друга таких познаний, откинувшись в кресле, удивлённо распахнул глаза.

— Ты что, изучал этот вопрос? Э?

Горин покачал поднятым пальцем.

— Интересовался, да и то — не очень глубоко, как раз в рамках формирования подкон-трольного подразделения.

Удивление попёрло через край.

— Издеваешься, да? Причём здесь…?

Вячеслав, прижав руку к сердцу, хитро прищурился.

— Витя, я тебя умоляю, разве я похож…?

— Ещё как! Память и контроль — это надо же! Коллаж из консервных банок! 'Причём тут борщ, когда такие дела…?'

Генерал элементарно дурил, прикалывался, зная, что друг его поймёт, и что вот такая дурь им обоим сейчас необходима, чтобы психологически расслабиться, о слишком уж серьёзных вещах пойдёт речь. Вячеслав Владимирович с выражением ироничного терпения на лице, безропотно ждал, когда друг, наконец, угомонится.

Виктор ещё немножечко покипел для самоутверждения и прекратил.

— Ладно, чего уж там, рассказывай.

— Готов?

— Не томи.

— Угу. Рассказ будет в меру длинным, и объяснять мне придётся вещи, для большинст-ва людей необычные и непонятные. Лично я принадлежу к большинству, так что принимай на веру и не требуй невозможного. В общем, всё, что могу…в доступной форме. А начну я, пожалуй, с ремарки по поводу ранее сказанного. Казалось бы, чего проще: вернуться под крыло государства, в данном случае ФСБ — наилучший способ уйти от ответственности. Пробиться к директору, выложить на стол всю подноготную и лихо рапортануть, мол, 'при-был для дальнейшего прохождения службы'. Как, по-твоему, обрадуется?

Генерал энергично замотал головой.

— То-то и оно. Таким шагом я подставлю не только подразделение, но и 'новое демо-кратическое государство'. Организация-то незаконная. А государству это надо? И, что дальше? Директор единолично решение не принимает. Круг посвящённых разрастается. Утечка. Шумиха, международные журналистские расследования, запросы в ООН и Европар-ламент. Распишут вроде могущественного, всепроникающего монстра. Визгу будет! Кому нужна эта головная боль? Не проще ли это упавшее с неба подразделение ликвидировать? Пока не началось. А заодно и сотрудников? Получается, у меня, как у Магистра, два вариан-та: самороспуск или продолжение работы во благо, но в автономном режиме. Что скажешь?

Шершнев зачем-то дотянулся, взял в руки трость, до того подвешенную изогнутой ручкой за перекладину на спинке кресла, взвесил и легонько тюкнул наконечником об пол, будто ставил точку.

— У нас что, работы мало? Э? Одна 'паучья сеть' чего стоит.

— Типа: 'если не я, то кто…?'

— Угу, примерно, — Горин с уважением посмотрел на трость, — стало быть, первый вари-ант не обсуждается. Ремарка принята к сведению и более к ней не возвращаемся. Тогда по-ехали дальше, в смысле, назад на тридцать пять лет. В ту пору я в Советской Армии служил, и не где-нибудь, а в Восточной Германии. Помнишь, наверное — служить за границей счита-лось престижным. Всякую шпану туда не пускали, а пускали туда ребят крепких, идеологи-чески проверенных, нравственно устойчивых и в грамоте подкованных. С такими характеристиками парней после службы охотно принимали в ВУЗы и предоставляли приличную работу. Естественно, мы испытывали гордость, хотя нашу службу назвать лёгкой было нельзя, уж я-то знаю, есть с чем сравнивать. Да, чего я тебе рассказываю, ты сам всё прошёл. Вот таким образом отслужил я около года, знать, не зная, что с самого момента призыва нахожусь в жёсткой разработке у КГБ. Кроме меня в ту же часть и в такую же разработку попали ещё трое парней из разных концов Союза по причине на первый взгляд странной: у всех у нас четвёртая группа крови. Вроде бы — чушь собачья, да? У тебя, кстати, тоже четвёртая. В данном случае, ты лицо заинтересованное. Если внимательно выслушаешь,