распрямился, правая рука выскользнула из-за пазухи и повисла вдоль тела. Всё бы ни-чего, но в руке был пистолет — такой же 'Агран'.

'Угу, а лешака, по всему, приговорили'.

Павел повнимательнее присмотрелся к 'брату' Симону — примат, конечно, но ещё не 'homo', и далеко не 'sapiens': лоб покатый, челюсть скошена, глаза равнодушные, прокис-шие — быстрый и опасный, с отчётливой аурой маниакального убийцы.

— Теперь я вижу: отринул ты наше учение, Аркадий, — 'отче' добавил в голос вкрадчи-вые, инквизиторские интонации и на этот раз не назвал человека унизительно-ласковым 'сыне', — ну, что ж, это твой выбор. А с твоей девочкой мы всё-таки побалуемся.

Он ничем не рисковал, твёрдо зная, что у стоящего напротив человека нет шансов: тя-жёлая пуля, распотрошит брюшину, швырнёт убогого на землю, и он умрёт не сразу, долго ещё будет корчиться и хрипеть, бессильный, страдающий душой и телом, царапая скрючен-ными пальцами прошлогоднюю листву.

Так бы и случилось, но примат Симон, почему-то не успел. Он прогнулся в пояснице назад — мудрено не прогнуться, если в грудь с хрустом входит тяжёлый охотничий нож — и плашмя, с горловым клёкотом, ломая голые ветки, завалился в кустарник. Ноги, обутые в добротные сапоги, заколотили по земле.

Молодому инквизитору, наверное, следовало бы удивиться, вот только времени на удивление у него уже не осталось — он самолично сократил себе жизнь, решив поглумиться над беспомощным, как он считал, давным-давно растоптанным и униженным существом. Последние слова самоуверенного сектанта кровавым пламенем ожгли разум человека Арка-дия, мгновенно введя его в состояние бешеного исступления, он превратился в зверя, ценой собственной жизни защищающего своего детёныша, он видел лишь горло врага, и в немыс-лимо стремительном броске дотянулся до этого горла корявыми, натруженными клешнями. В ином состоянии отравленному, изнурённому долгим недоеданием человеку ну никак не совладать с молодым и тренированным бугаём, но крайнее ожесточение всего на малую до-лю времени, на краткий миг одарило его поистине невероятной силой. Худющий мужик — острые лопатки выпирают под ватником — сбил с ног франтоватого крепыша, навалился, закаменел над бьющимся телом.

Павел более не вмешивался, он, всё ещё невидимый, хмуро наблюдал за мгновенной, жуткой развязкой. Каких-нибудь пять-шесть секунд назад на лесной полянке все были живы и относительно здоровы. Да, каких-нибудь… — всего-ничего, а секунды кап-кап-кап. Один из трёх обязан был умереть. Неизбежно. Павел выступил в роли спасителя, мановением швырнувшей нож руки он изменил предначертанное и мысленно сказал, что это хорошо, а если и не хорошо, так, во всяком случае, справедливо. Жизнь одного, скрученного в бараний рог мужика, показалась значительнее и нужнее. Умерли палачи.

Сухов коснулся его плеча, словно выказывая одобрение, легонько сжал. Собственно, Павел давно почувствовал присутствие друга и в какой-то мере был доволен этим обстоя-тельством — хотя бы не надо ничего объяснять. Молча кивнув и уже не скрываясь, он пере-сёк поляну, склонился над трупом 'братка' Симона, осторожно вывернул из пока ещё мяг-кой руки пистолет и, поставив его на предохранитель, сунул в карман, потом, не испытывая ровным счётом никакой брезгливости, выдернул нож.

Не сегодня, не вчера, а много лет тому — с первых выстрелов в Чечне в Пашином серд-це поселилась горечь. Выбрав путь Воина, он, как литературный Бонд, получил ордер на убийство, на суд и расправу. Данным ему правом он пользовался в исключительных случаях, но никогда не колебался, осознавая необходимость своей работы, однако знал: когда-нибудь горечь переполнит сердце и разорвёт его.

Паша оглянулся. Человек Аркадий стоял на коленях перед трупом бывшего 'отче' и, подвывая, медленно раскачивался из стороны в сторону, точно совершал некий языческий обряд, его расплющенная шапчонка валялась рядом. Прямо напротив него остановился то-варищ Сухов, но мужик на его появление никак не отреагировал, оставаясь на коленях. Транс? Ступор? Шок? Чёрт знает, что с ним делать. Паша подошёл и тоже встал возле на-парника.

Фёдор приблизился вплотную к мужику, похлопал по плечу.

— Кончай истерику, Аркадий, всё будет путём.

Сказал обыденно, как старому знакомому, будто и не чужак он в этих местах, а просто заглянул проведать, да вот незадача, мол, бывает.

Как ни странно, спокойный голос подействовал отрезвляюще. Глаза Аркадия приобре-ли осмысленное выражение, он, вздрогнув всем телом, попытался встать на ноги — не смог, завалился набок. Сухов, подхватив его под мышки, легонько вздел и чуток потормошил.

— Ну, ну, всё нормально.

— К-кто вы? — Лешак перевёл взгляд на Павла, и неожиданно редкозубо ощерился. — А я тебя видел!

— Где? — насторожился Сухов.

В глазах Аркадия замельтешили странные зайчики, морщинки разгладились, лицо по-молодело, он выпрямился, развернув тощие плечи. Так прошла секунда-другая, потом он снова нахмурился, собрал на лбу складки.

— Погодите, дайте с мыслями собраться, — он потёр рукавом замурзанную телогрейку, подёргал себя за бороду и быстро, захлёбываясь заговорил, словно просил прощения, — я ведь не всегда таким был. Журналист, в прошлом, правда, провинциальный. Чёрт с ним, это неважно. Просто хочу сказать, что в состоянии изъясняться по-человечески. Трудно, конеч-но, давно не практиковался, в уме фразы складывал. Тут не больно-то поговоришь. Тут жи-вут общиной люди сплошь психически неполноценные, одурманенные, а верховодят всем бандиты. Я тоже был неполноценным, как все, до того сна…, да, я вас увидел во сне.

Паша за свою бурную жизнь всякого насмотрелся и наслушался, но пока ещё никто не утверждал, что разведчик Полежаев посещает чужие сны. Всё когда-то происходит впервые. Бог с ними, со снами — у каждого свои фишки, а уж в одурманенном мозгу…. И ещё как-то вскользь подумалось: неужели этому человеку, только что пережившему дикий стресс, хва-тило бредового видения, чтобы сходу зачислить в союзники нежданных чужаков? Или всё-таки жданных?

— Стоп! — Сухов для наглядности сопроводил слова поднятием руки. — О снах чуть поз-же. Аркадий, ты… вы говорите: бандиты верховодят? Тогда постарайтесь ответить чётко: сколько их, и где они сейчас?

— Да, да, да, — лешак закивал патлатой головой, — конечно, конечно, сейчас соображу. Отвык от общения, знаете. Да, я уже говорил. Сколько? Четверо их, бандитов. Двое здесь, — он покосился на труп у ног, губы затряслись, отвернулся, махнул рукой, — получается, ещё двое в посёлке. Летом и особенно осенью их больше, а по весне охранять нечего, а послуш-ники, они…послушные: велят в нужнике утопиться — утопятся, мозги-то выгорели.

— Это хорошо, это я не о мозгах, хорошо, что бандитов мало. Было бы здорово их врас-плох застать, чтоб не растревожить людей. Как по вашему, можно?

— Да, да, да, сейчас, сейчас, — Аркадий шлёпнул себя по лбу, — ну, конечно! Все наши в землянках. Работы пока нету, так, по мелочи, вот и сидят по норам. Витаминов весной не хватает, хворают, всё больше лежат, выходят только по вечерам на молитвенные восхвале-ния.

— А бандиты? — Сухов не позволял лешаку шибко растекаться.

— А, что бандиты, — человек Аркадий нахмурился, — преступники они, убийцы, насиль-ники, г- гады.

И Фёдор, и Павел видели, с каким напряжением Аркадий старается уловить суть во-проса. По идее, невозможно требовать ясности мышления от человека, чей мозг каждоднев-но многие годы пропитывался ядом. Уже одно то, что он отвечал и давал более-менее ра-зумные пояснения — чудо. То есть иногда его мысли маленько путались и плыли, но в целом он ухватывал. Что-то такое с ним произошло и, видимо, недавно, что-то, пробудившее по-груженное в спячку сознание. Сухов мысленно нарисовал птичку в графе 'сон'. С этим надо будет разобраться.

— Мы для того сюда и пришли, — терпеливо пояснил он, — чтобы ваших людей от этих гадов избавить. И нам очень нужно знать, где сейчас бандиты находятся?