Осенью никто не устраивает буддийский праздник урожая на Главной улице. Праздника хризантем в этом году тоже не было. Не будет и парада бумажных фонарей в сумерках. Дети в кимоно с длинными развевающимися рукавами больше не будут до темноты петь и плясать под сумасшедшую барабанную дробь. Потому что японцев в городе больше нет. «Сначала мы о них тревожились, потом за них молились, а после начали забывать», — говорит пожилой мужчина, пенсионер, он больше десяти лет жил по соседству с семьей Огата. Когда он чувствует себя одиноким, идет в ближайший парк и садится на скамью. «Я слушаю пение птиц до тех пор, пока мне не становится лучше, — говорит он. — А потом возвращаюсь домой». Иногда он по нескольку дней не вспоминает о японцах. Но иногда ему кажется, что он увидел на улице знакомое лицо. «Это же миссис Хисикава из бакалейного магазина, только почему она не машет рукой мне в ответ?» Иногда до него доходят какие-то новости.
«В саду семьи Коянаги под сливовым деревом нашли несколько винтовок. В Окленде, в одном из домов, где жили японцы, обнаружена эмблема общества „Черный дракон“».
А иногда старик слышит за спиной чьи-то шаги, оборачивается, а на тротуаре никого нет. И тогда он отчетливо осознает: японцы исчезли из нашего города и мы не представляем, где они сейчас.
К первым заморозкам лица японцев начинают бледнеть и расплываться в нашей памяти. Их имена ускользают от нас.
«Никак не могу вспомнить, как его звали — мистер Като или мистер Сато?»
Мы больше не получаем от них писем. Наши дети, которые так отчаянно по ним скучали, больше не спрашивают, где они и когда вернутся. Малыши вообще их едва помнят. «Мне кажется, однажды я видел японца», — говорят они. Или спрашивают: «У всех японцев черные волосы, правда?» Вскоре мы замечаем, что все чаще говорим о них в прошедшем времени. Днем почти не вспоминаем, но по ночам они, нежданные и незваные, приходят к нам во сне.
«Мне снился сын нашего садовника, Эллиот. Сказал, чтобы я не беспокоилась. Что у них все хорошо. Еды достаточно, и они каждый день играют в бейсбол».
А утром, когда мы просыпаемся, мысли о японцах улетучиваются.
Проходит год, и последние следы японцев исчезают из нашего города. На окнах домов сверкают золотые звезды. Красивые молодые вдовы, потерявшие мужей на войне, катят коляски по дорожкам парка. Хозяева выгуливают собак на тенистых дорожках у водохранилища. В центре города, на Главной улице, цветут нарциссы. В новом кафе «Королевские отбивные» полно рабочих с корабельного завода, у которых сейчас перерыв на ланч. Солдаты, приехавшие домой на побывку, разгуливают по улицам, и номера в отеле «Парадиз» никогда не пустуют. Цветочный магазин, прежде принадлежавший японцу по фамилии Кэй, стал парфюмерным и принадлежит мистеру Фоли. Бакалейный магазин Харады не изменился, разве что у него теперь новый хозяин — китаец Вон. Всякий раз, проходя мимо его витрин, мы воображаем, что мистер Харада по-прежнему стоит за прилавком. Но он покинул наш город так же, как и другие японцы. Мы редко вспоминаем о них, точнее, не вспоминаем вовсе. Время от времени до нас долетают слухи из того мира, что лежит по другую сторону гор. Говорят, в пустынях Невады и Юты выросли целые японские города. А в Айдахо японцев сгоняют в поля собирать сахарную свеклу. Вроде бы в Вайоминге видели японских детишек, которые в сумерках вышли из леса, дрожа от холода и голода. Но все эти слухи, скорее всего, далеки от истины. Мы твердо знаем лишь одно: японцы исчезли и пребывают неведомо где, а в этом мире мы вряд ли встретимся вновь.
БЛАГОДАРНОСТИ
На создание этого романа меня вдохновили истории иммигрантов, приехавших в Америку в начале 1900-х. Я пользовалась многими историческими источниками, и так как сейчас не могу перечислить их все, назову лишь самые важные. Это в первую очередь «Иссеи.[12] История японских иммигрантов в Северной Америке» Кадзуо Ито и «Иссеи» и «Женщины-иссеи» Эйлин Сунады Сарасон, а также «Воспоминания японцев с Восточного побережья», «Сиракава» Стэна Флювелинга, «Великое предательство» Одри Джирднер и Энн Лофтис, «Иссеи, нисеи, [13] война невест» Эвелин Накано Гленн, «Иссеи» Юдзи Итиоки, «Изгнанные» (под ред. Линды Гордон и Гэри Й. Окихиро), «Упрямая веточка» Лорин Кесслер, «Сквозь суровые зимы» Акеми Кикумуры, «По ту сторону лояльности» Минору Киёты, «Япония Лафкадио Хирна» (под ред. Доналда Ричи), «Изгородь, отделяющая от свободы» Элен Ливайн, «Невесты по фотографии» Томоко Макаби, «Автобиография гейши» Саё Масуды, «Сельские голоса» и «Эпитафия персику» Дэвида Мае Масумото, «Возделывая чужую землю» Валери Дж. Мацумото, «Американские японки» Мей Накано, «Только то, что мы можем унести с собой» (под ред. Лоусона Фусао Инады), «Остров посреди материка» Доналда Ричи, «Кимоно как образ мыслей» Бернарда Рудофски, «Воспоминания о шелке и соломе» и «Воспоминания о ветре и волнах» доктора Юнити Саги, «Дочь самурая» Эцу Инагаки Сугимото, «Корейские невесты по фотографии» Сони Шинн Суноо, «Странники с другого берега» Роналда Такаки, «Почва» Пагацуки Такаси, «Иссеи с реки Худ» Линды Тамуры, «И справедливость для всех» Джона Татейси, «Спасение» Дороти Свейн Томас, «Изгнание в пустыню» Есико Утиды, «Песни, которым учила меня мать» Вакако Ямаути, «Прибытие невест по фотографии» Вон Кил Юна. Несколько строк из речи мэра я позаимствовала из стенограммы брифинга, который дал секретарь Департамента обороны Доналд Рамсфелд 12 октября 2001 года. Хочу также выразить благодарность Мэри Сван, чей короткий рассказ «1917» вдохновил меня на создание первой главы романа.
Я глубоко признательна Николь Араджи, которая вселила в меня решимость написать эту книгу. Благодарю Джордан Павлин за ценные советы по редактуре, Кэти Минтон и Исайю Шеффера из «Симфоны спейс» — за поддержку, а Мемориальный фонд Джона Саймона Гуггенхайма — за щедрую помощь, оказанную мне этой организацией. Также выражаю признательность Лесли Ливайн, Расселу Перро, Мишель Сомерс и Кристи Хаусер. Особая благодарность — моей семье и моей лучшей подруге Каби Хартман. И Энди Бинену, с любовью.
КОГДА ИМПЕРАТОР БЫЛ БОГОМ
Моим родителям и памяти Тоёко Х. Нозаки
ПРИКАЗ ОБ ЭВАКУАЦИИ № 19
Эти листки появились в течение одной ночи. На рекламных щитах, стволах деревьев, спинках скамеек на автобусных остановках. Один висел на витрине «Вулворта». Другой — у входа в Христианский союз молодежи. Третий — на дверях муниципального суда. На всех телефонных будках, попадавшихся на Университетской улице, тоже были такие листки, прикрепленные на уровне глаз. Женщина, идущая в библиотеку, чтобы вернуть книгу, увидела его в окне почты. Это было в Беркли весной 1942 года, теплым солнечным днем. На женщине были новые очки, и впервые за последние несколько недель она видела все ясно и отчетливо. Теперь ей не надо было прищуриваться, чтобы разглядеть что-то как следует, но она все равно щурилась по привычке. Женщина прочла объявление от первой до последней строчки, достала авторучку и прочла еще раз. Шрифт был мелкий и бледный. Она написала несколько слов на обратной стороне банковской расписки, повернулась и пошла домой собирать вещи.
Когда через девять дней из библиотеки пришло извещение с просьбой вернуть книгу, женщина еще
