информировал Токио о своих планах, однако это был секрет «полишинеля». «Шила в мешке не утаишь», как и не спрячешь передвижения трехмиллионной армии, тысяч танков и самолетов — начиная с мая 1941 г. весь мир ждал немецкого удара. Ждал его и Мацуока. Когда же развязка произошла и мучительное ожидание было окончено, позиция министра стала еще жестче.
24 июня 1941 г. на 32-м заседании координационного комитета японского правительства и ставки он заявил: «Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее. Мы должны либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь. Вопрос в том, чего пожелает Япония, когда с Советским Союзом будет покончено. Неужели мы не вступим в войну, когда войска противника в Сибири будут переброшены на запад?»
На следующем заседании он развил свою позицию: «Если мы быстро нападем на Советы, Соединенные Штаты не выступят. США не смогут помочь России по одной той причине, что они ненавидят Советский Союз. В общем, Соединенные Штаты не вступят в войну. Надо нанести удар сначала на севере, а затем уже идти на юг. Если мы пойдем вначале на юг, нам придется воевать с Британией и Соединенными Штатами... Если мы будем ждать и наблюдать за развитием событий, как это предлагается в проекте Верховного командования, мы будем окружены Британией, Соединенными Штатами и Россией. Мы должны двинуться на север и дойти до Иркутска. Я думаю, что, если мы пройдем даже половину этого пути, наши действия смогут повлиять на Чан Кайши, подтолкнув его к заключению мира с Японией»[407].
Сейчас, ретроспективно, мы видим, что позиция министра иностранных дел была довольно прагматичной и логичной. Действительно, при нападении Японии на СССР Соединенные Штаты вряд ли бы вступили в войну, и дело тут не в желании, а в отсутствии повода и неготовности армии и флота. Другое дело, что Великобритания войну бы скорее всего объявила. Данный геополитический расклад понимали многие, основными оппонентами Мацуока были военные, причем как генералы, так и адмиралы. Принято считать, что японская армия отстаивала именно северный вариант агрессии, а флот, напротив, — южный. Эта точка зрения справедлива, но генералы «обожглись» на Халхин-Голе и выступать против 700-тысячной группировки РККА особенно не рвались. Генерал Г. Сугияма, начальник генерального штаба, так парировал предложения Мацуока: «Верховное командование должно обеспечить готовность. А мы не можем сейчас решить, будем наносить удар или нет. Для приведения в готовность Квантунской армии нам потребуется от 40 до 50 дней. Необходимо время и для организации всех наших наличных сил, и для подготовки к наступательным операциям. К этому времени ситуация на советско-германском фронте прояснится. Сражаться мы будем, если условия будут благоприятными»[408]. Таким образом, японская армия ни в коем разе не собиралась оставить Россию в покое, но наступление ставила в зависимость от хода войны.
Нападение на север вполне могло произойти при сложении воедино нескольких условий. Так, Советский Союз должен был перебросить значительную часть своих дальневосточных войск на советско- германский фронт и фактически оголить границу. Далее, немецкое наступление на Западе должно было развиваться крайне высокими темпами (примерно такими, какие были заложены в план «Барбаросса»). Но без соблюдения этих условий японская армия нападать отказывалась. Кроме того, Квантунская армия находилась в крайне невыгодной временной вилке. Начать военные действия, при самых благоприятных условиях для японцев, она могла лишь в крайне короткий промежуток времени, примерно с 15 августа по 10 сентября. Ранее первой даты не мог быть достигнут численный перевес над РККА, а более позднее начало войны считалось невозможным из-за погодных условий. В целом же руководство армии не видело особой разницы между южным и северным направлениями: «Здесь нет различий по важности, — говорил Сугияма. — Мы намерены наблюдать, как будет развиваться ситуация»[409] .
Адмиралы занимали более радикальную позицию. Военно-морской министр Оикава 25 июня выразил свою точку зрения следующими словами: «Флот... выражает опасения по поводу войны одновременно с Соединенными Штатами, Британией и Советским Союзом. Представьте, если Советы и американцы будут действовать вместе, и Соединенные Штаты развернут военно-морские и авиационные базы, станции радиопеленгации и т.д. на советской территории. Представьте, если базирующиеся во Владивостоке подводные лодки будут переведены в Соединенные Штаты. Это серьезно затруднит проведение операций. Чтобы избежать подобной ситуации, не следует планировать удар по Советской России, но нужно готовиться к движению на юг»[410].
К июлю 1941 г. в генеральном штабе японских вооруженных сил пришли к выводу, что «возможности завершения немцами войны против СССР в ранее запланированные сроки уменьшились»[411]. Кроме того, Москва имела довольно точную информацию о планах японских милитаристов — через разведчика Р. Зорге и из ряда других источников [412]. Советское командование в подобных условиях не пошло на переброску войск с Дальнего Востока на Запад. Ситуация делала позицию Мацуока бесперспективной. Принц Коноэ не решался на северную авантюру. Вторжение в Советский Союз в данных условиях означало для Японии полное сворачивание торговли с Соединенными Штатами, что делало для нищей в ресурсном отношении страны северный вариант экспансии невозможным. Кроме того, вполне вероятно было развитие событий, при котором нападение на СССР привело бы к войне с Великобританией и, возможно, США, а в Японии считали главным «не вести войну на два фронта»[413], так как страна не могла выдержать такого напряжения.
К сентябрю 1941 г. в Москве стало ясно из донесений резидентуры, что возможность войны с Японией мала. А концентрация японских войск на границе с СССР является «дымовой завесой» для нападения на США[414]. Еще 2 июля 1941 г. совещание руководящих политических и военных деятелей Японии приняло документ «Главные пункты государственной политики империи». В соответствии с ним Япония по-прежнему держала курс на создание «сферы сопроцветания» в Восточной Азии. Было решено форсированными темпами продолжать подготовку к войне с США и Великобританией, при этом нападение на Соединенные Штаты ставилось в зависимость от переговоров, шедших в Вашингтоне, а точнее, от тех уступок, на которые будут готовы пойти США. Война с Америкой также планировалась в случае вмешательства последней в европейский конфликт[415] .
Японские правящие круги планировали прежде всего продвижение в район Южных морей (Голландская Индия, Индокитай), чтобы обеспечить себе наилучшие условия для дальнейшего захвата Китая, стремясь подорвать связи Чан Кайши с западными странами, перерезать их экономическую и военную помощь. Войну с Великобританией и США предполагали, но стремились оттянуть как можно дальше. Выяснение же отношений с Советским Союзом планировали лишь, «если ход советско-германской войны примет для Японии благоприятный оборот»[416]. Таким образом, министр иностранных дел Мацуока и поддерживавший его генерал Тодзё остались в меньшинстве. Даже вполне адекватные предложения министра по улучшению японо-американских отношений с целью не допустить сближения СССР и США особенно не рассматривались[417] .
В Вашингтоне же отчаянно стремились не допустить выступления Японии на стороне Германии. Выше мы говорили о ряде мер, предпринимавшихся в этом направлении, но Рузвельт «давил» по всем направлениям. В начале июля Госдеп затребовал от японского МИД разъяснений по вопросу о слухах о готовящемся нападении на СССР. В послании прямо говорилось, что из различных источников «стало известно»... Токио отреагировал незамедлительно. Ответная нота гласила, что Имперское правительство не рассматривало вопрос о возможности нападения на СССР на стороне Германии[418].
Действительное положение дел прояснилось довольно быстро. Не в меру ретивый Мацуока не принял во внимание решения правительства и координационного комитета. Тем более он не собирался действовать в русле этих решений. Всеми силами стремясь развернуть курс японской экспансии на север, он решил самостоятельно прощупать позицию США. Логика была очевидна: если американский посол подтвердит, что его правительство по-прежнему ненавидит большевиков и Америка останется нейтральной в случае советско-японского конфликта, то он, Мацуока, получит дополнительную гирю на свою чашу весов во время правительственных диспутов. При очередной встрече с Грю он без обиняков выдал желаемое за
