кое-кто успел их заметить. И если кому хотелось подразнить девушку, достаточно было спросить, кого она в тот раз оплакивала; Аустра упорно отмалчивалась.

Все это осталось за плечами. Стрелки немного перевели дух и стали готовиться к зимним боям.

Однако то же настроение нетерпения и беспокойства, которое год назад переживали старые бойцы в лагере дивизии, царило и здесь. Судьба страны решается в эти дни на Волге — значит, надо оттянуть на себя побольше немецких войск оттуда, от Сталинграда, — так чувствовало, так думало большинство стрелков.

Пятого октября стало известно о приказе Сталина: за проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава 201-я Латышская стрелковая дивизия преобразовывается в 43-ю Гвардейскую латышскую стрелковую дивизию.

Гвардейцы, лучшие из лучших, избранные мастера боя! Еще в начале своего пути, уходя на фронт, стрелки мечтали быть среди первых. Теперь это достигнуто. Вот она, благодарность Родины за беззаветную отвагу в боях под Москвой, за стойкость и непреклонность в трудные дни у Ловати. Недаром бесстрашно шли они на смерть в первом бою; не забыты те, кто сложил головы на болотистой равнине у Туганова. Партия и правительство видели борьбу латышских стрелков и признали их достойными стать в первых рядах Красной Армии.

— Мы оправдаем доверие партии, доверие товарища Сталина, — с волнением говорили один за другим стрелки. — Где нет дороги, где не пройдет ни человек, ни лесной зверь, — там должны пройти гвардейцы. Ни горы, ни леса, ни озера, ни реки, ни гиблые болота не задержат латышских гвардейцев. Незапятнанным пронесем мы свое знамя до седой Риги, до самого моря — всюду, куда прикажет идти Родина. Берегись, враг: идет советская гвардия!

За городом, посреди поля, была поставлена простая трибуна. Дул резкий ветер. Ливень сменялся градом, когда председатель Президиума Верховного Совета Латвийской ССР вручал генералу Вейкину гвардейское знамя и вся дивизия повторила торжественную клятву, прочитанную ее командиром. В тот день все руководство республики было здесь, у гвардейцев. Секретари Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии, Народные комиссары и известные писатели смотрели на проходящие торжественным маршем полки, в рядах которых было много их близких товарищей и друзей. И когда парад кончился и полки направились к местам своего расположения, сквозь непогоду зазвучала рожденная еще в лагере «Песня стрелков», которую так полюбили в дивизии:

Вечером стрелкам раздавали гвардейские значки. Не всем хватило их на этот раз, поэтому особенно гордились те, кому они достались.

В тот же вечер дивизия получила приказ погрузиться в эшелоны и отправиться на фронт. Все пришло в движение.

До Крестцов ехали по железной дороге, а дальше двигались походным маршем — через вековые леса и необозримые болота; изредка, как забытый островок, показывались на их пути древняя деревушка или домик лесника, так же редко попадались и люди. Для нужд фронта через эти леса была проложена дорога. Кровлей нависли над ней мохнатые ветви елей, и с воздуха она была незаметна, поэтому немецкая авиация здесь не беспокоила. Каждый день дивизия делала переход в тридцать километров. Ночевали в лесу, а после того как лесная дорога соединилась со Старорусским шоссе, переходы совершали ночью.

Лейтенанту Пургайлису повезло: он застрелил медведя, который слишком близко подошел к дороге. В тот вечер вся рота хорошо подкрепилась, не забыли послать по отменному медвежьему окороку батальонному и полковому командирам.

В конце октября дивизия достигла места назначения. Кругом стояла глубокая, непролазная грязь. Шел холодный дождь. Неизвестно было, сколько времени дивизии придется простоять на второй линии, поэтому ротам приказали приготовиться к длительной стоянке. Это легко сказать, но гораздо труднее было убедить стрелков, что вместо шалашей из ветвей, которые они понаставили в первый же вечер, надо построить теплые и сухие землянки с нарами и печурками. Зима была не за горами. Все с нетерпением ждали первого мороза, — только он мог избавить от ужасающей грязи, — но постройка землянок казалась делом ненужным.

— Все равно мы здесь долго не пробудем, — рассуждали стрелки. — Как только построим, придется идти на первую линию. Вся работа пропадет даром…

Но как они ни ворчали, приказ оставался приказом, и землянки построили в самое время: накануне годовщины Великой Октябрьской революции ударил мороз. За одну ночь земля затвердела, лужи покрылись толстым льдом. И как же приятно было теперь, после учений, присесть у теплой печурки, отогреть озябшие руки и развесить сырые портянки.

После вручения гвардейского знамени секретарь Центрального Комитета и несколько членов правительства проводили дивизию до нового участка фронта и пробыли там две недели. Вместе с командиром дивизии генералом Вейкиным они каждый день верхом объезжали по очереди все полки, проверяли, как устроились стрелки и какова их боевая готовность. Они проводили собрания со стрелками, с комсомольцами и партийным активом, с командирами и политработниками. Несколько раз они присутствовали на тактических учениях, а в остальное время посещали то одну, то другую часть и запросто беседовали со стрелками о их нуждах и заботах.

Гвардейцы поняли, что их снова ждут серьезные боевые дела. До переднего края было километров десять; над тихими водами Полы гремела канонада, по ночам вспыхивали ракеты. Но больше, чем события на своем участке фронта, волновал дивизию каждый эпизод сталинградских боев. День начинался и кончался одной мыслью: неужели врагу удастся шагнуть на восточный берег Волги? Каждый понимал, что означала эта титаническая битва, и потому так велико было нетерпение стрелков, желание скорее броситься в бой, оправдать звание гвардейцев. Но проходили дни за днями, а их все держали на второй линии.

— Учитесь… — говорили командиры.

…Андрей Силениек был назначен агитатором полка, и ему постоянно приходилось бывать во всех подразделениях.

Сегодня он зашел к лейтенанту Пургайлису, который теперь командовал ротой вместо Жубура. Как истый хозяин, он построил для своих людей такие солидные землянки, что в них при любом морозе можно было спать в одном белье.

— Не мешало бы к Юрьеву дню прийти в Латвию, — сказал он Силениеку. — Как раз успели бы к севу. Опять же если дома разрушены, к осени можно отстроиться на скорую руку. Строить мы теперь все умеем.

Два ордена блестели на груди Пургайлиса. Он воевал и думал о будущем урожае на полях Латвии, и не переставал думать об этом в самое мрачное время, когда гитлеровские полчища рвались через Волгу к просторам Азии, а у преддверия Кавказа специальный корпус ждал часа, когда ему прикажут оккупировать Индию.

Аугуст Закис, недавно получивший звание капитана, стал командовать первой ротой, после того как был ранен Имак. Он тоже повел Андрея смотреть землянки. В этой роте любили музыку и песни; бойцы здесь были под стать командиру — отчаянные, смелые ребята. И если надо было снять немецкий секрет, достать во что бы то ни стало «языка» или уничтожить пулеметное гнездо, которое мешало продвижению батальона, — нигде не справлялись с этим так быстро и основательно, как в роте Аугуста Закиса. Однажды он сам с двумя стрелками дополз до немецкого блиндажа и спустил по железной трубе несколько ручных гранат. Стрелков наградили, а командир роты получил выговор за участие в этом походе без разрешения