заслужило?

— Непутевые деньги впрок не пойдут.

— Стара ты стала, Эмма, а тебе еще в школу надо. Жизнь тебя не научила.

— Гляди, как бы она тебя самого еще не научила.

Так они и не достигли согласия.

Когда Каупинь шепнул Вилде, что в соседнем местечке немцы открыли распродажу конфискованного еврейского имущества, он велел Бумбиеру немедленно запрячь в роспуски самую шуструю лошадку и сам поехал туда, ничего не сказав жене. Но Вилде несколько запоздал. Лучшие вещи немцы отправили в Германию, а то, что осталось, успели расхватать перекупщики из соседних волостей. Изъеденная жучком старая мебель и разное тряпье не соблазняли Вилде. Однако, чтобы не возвращаться домой порожняком, он завернул на еврейское кладбище, где немцы распродавали памятники и надгробные камни. За несколько оккупационных марок он купил два искусно отполированных камня с могилы родителей местного домовладельца и торговца Аронсона.

Поздним вечером приехал домой Вилде. Роспуски он поставил в каретном сарае, а камни прикрыл брезентом, чтобы никто не видел их до утра.

Утром, как только батрачки подоили коров, Екаб Вилде пригласил жену в каретник.

— Погляди, Эмма, какой я тебе подарок привез. Выбирай, который больше нравится. Один тебе, другой мне. Что, красивые? Не каждому достанется такой памятник.

Проникшие вглубь каретника солнечные лучи играли на отполированных гранях; казалось, памятники сейчас только вышли из мастерской.

— Сущая находка, — хвалился Вилде. — Считай, мать, что даром достались.

— Где ты… где ты их взял?

— На жидовском кладбище. Немцы сровняли могилы с землей, а памятники распродают. Купил за несколько марок с аронсоновских могил. Ничего, обойдутся и без памятников. Когда нет могилы, не нужны и памятники, а нам на старости это все равно, что слепой курице зернышко. Ну, старушка, какой берешь?

Он улыбнулся от удовольствия, как будто преподносил своей старой подруге пальто или юбку. Но Вилдиене не улыбалась.

— У тебя, видать, ум за разум зашел, — вздохнула она. — На что мне аронсоновский камень? Если тебе самому нравится, бери оба. Один в изголовье поставь, другой в ногах, а мне не навязывай.

— А, ты так! Тебе не нужно? Как же ты будешь в могиле лежать без памятника? Думаешь, может быть, Герман купит за большие деньги?

— Хочет — покупает, хочет — не покупает, а камня с чужой могилы мне не надо.

— Так ведь надпись мы соскоблим. В мастерской за один день сделают. А когда на них будет написано «Эмма Вилде» или, например, «Екаб Вилде», тогда уж никто не посмеет сказать, что они не наши.

— А гробов на кладбище не продавали? — ехидно спросила Вилдиене. — Заодно присмотрел бы себе подходящий. Опять же Герману не придется разоряться.

Не слушая больше мужа, она вышла из каретника.

«Бабья дурость, — подумал хозяин. — Никогда им не угодишь. Ничего, это у нее пройдет, привыкнет еще. Пускай поупрямится немного… Завтра будет говорить другое».

Вилде позвал Бумбиера, вдвоем они сняли камни с роспусков и поставили в дальнем углу.

— Что и говорить, камни знаменитые, — сказал Бумбиер, вытирая со лба пот. — Сразу видать, что с важной могилы.

— Верно, хороши, Бумбиер? — повеселел хозяин. — Не всякому такой достанется.

Они потоптались еще изрядное время в каретнике, любуясь камнями. Там их застало прибытие шумной компании, которая въехала во двор усадьбы Вилде на машине и мотоцикле.

По дороге они завернули в волостное правление и захватили Каупиня. В автомобиле для такого толстяка места не нашлось, и его посадили на мотоцикл позади водителя. Чтобы посмешить Сильвию, мотоцикл пустили вперед, и до самой усадьбы Вилде компания заливалась хохотом, глядя, как Каупинь судорожно хватался за водителя, когда мотоцикл подскакивал на ухабах, как ветром сорвало с его головы и унесло в канаву светлую соломенную шляпу и как он отбрыкивался от собаки, которая возымела намерение вцепиться в его мясистые икры.

Машина въехала на просторный, с лужайкой посредине, двор усадьбы. Первое, что увидели гости, была грузная живописная фигура Екаба Вилде, стоявшего в раскрытых воротах каретника. Огромное брюхо перевисало через пояс, расстегнутый ворот рубахи открывал белую волосатую грудь. Подозрительно всматривался он в приезжих, пока не заметил среди них Германа. Догадавшись, что это друзья сына, Вилде сразу повеселел. Герман живо всех перезнакомил и объявил, что завтракать они решили в усадьбе.

— Так что не вздумай отвертеться от приема.

— Ишь, усердствует, — благодушно ухмылялся старый Вилде, — да я и сам не отпущу вас без завтрака. Чего это вы сорвались в такую рань? Не из города?

— Из самого города, господин Вилде, — сказал Понте. — Помните еще меня? Ну, как же, Вевер, из уездного исполкома…

— Герман, чего же ты глядишь, забирай скорее этого большевика! — загоготал Вилде. — Ах ты, прокуда, как ведь притворялся. Я бы так не сумел.

Гости хохотали, а Понте больше всех.

— Господин Вилде, я как будто вас где-то видела, — сказала вдруг Сильвия, всматриваясь в лицо старого Вилде.

Тогда и Вилде пристальней посмотрел на Сильвию, и ему тоже показалось, что он где-то видел эту живую девицу. Не в рижском ли кабаке, где он кутнул после того, как удачно продал партию льна? Хорошо погуляли! И вино, и музыка, кругом официанты в долгополых фраках… и девки, много красивых девок с голыми ляжками… Эмме, конечно, об этом ни гу-гу…

— Все возможно, — неопределенно ответил Вилде. — А теперь проходите в комнату. Завтракать будем на веранде.

В усадьбе все были подняты на ноги. Герман оказался не совсем прав: не петух, а почтенный индюк лишился головы. Хозяйка с батрачками таскали из кладовой сметану и варенье, яйца, окорок и домашнее вино. После ночной попойки гости еще не почувствовали голода, только Каупинь поводил носом, когда ветерок доносил из кухни аппетитные запахи. Хорошо сделал, что приехал, здесь можно плотно покушать. Жалко только, дома успел закусить, места мало осталось. По правде говоря, с него довольно и чести посидеть часика два среди важных уездных чинов… Но каков старый Вилде, видать, тоже имел дело с этой красоткой.

Пока в кухне шла стряпня, на веранде заговорили о политике. Екаб Вилде лишний раз посетовал по поводу того, что Пургайлис выскользнул из рук:

— Эх, погонял бы я его сейчас! Запряг бы в плуг вместо лошади. Он бы у меня узнал, сладка ли чужая землица.

— Не запряг бы, — сказал Герман. — Если бы Пургайлис не убрался вовремя, с ним бы то же самое сделали, что с красным Эллером.

— Что, разве поймали? А говорили, удрал.

— За это надо господина Понте благодарить, — ответил Герман.

— Было дело, — подмигнул Понте. — Эллер перед отъездом прибежал в исполком, чтобы сдать печати и документы. А эвакуировать архив поручили как раз мне. Я зачислил Эллера в группу сотрудников, которые должны были сопровождать меня до Валки. Посадили его вместе с другими в грузовик и поехали. В двенадцати километрах от — города нас ждал со своими ребятами Зиемель. Ну и шофер был свой человек, устроил так, что в том самом месте испортился мотор и машину остановили. Сотрудничков моих поймали, как в мышеловку. Кто сопротивлялся, того на месте прикончили, а красного Эллера взяли живьем. Завели его в лес и повесили на елке. Кажется, до сих пор там висит. Кому угодно, может полюбоваться.

— Вот это я понимаю, господин Понте! — выкрикнул Каупинь. — Получил! Знали бы вы, как я с ним помучился! Везде-то нос совал, все-то боялся, как бы я не сделал чего хорошего для наших