читали газет и всё спрашивали: что в Латвии? Айя рассказывала об общем положении на фронтах, о геройской борьбе латышских стрелков, о партизанском движении, разгоравшемся в тылу у немцев. Тех, кто направлялся в районы, она снабжала последними номерами газет. Ясно было, что ей нельзя ограничиться только регистрацией и материальной помощью. Посоветовавшись в обкоме партии, Айя нашла себе помощника, молодого учителя Зариня, который недавно был принят в кандидаты партии, а сама поехала по тем районам, где осела большая часть эвакуированных. Она устраивала в колхозах собрания и в каждом районном центре назначала ответственных организаторов, которые должны были поддерживать с ней регулярную связь. Среди них были партийцы, депутаты Верховного Совета Латвийской ССР, опытные организаторы. Сразу заглохли распускаемые обывателями или вражескими элементами слухи, люди постоянно были в курсе всех событий, осознавали свое место и обязанности в борьбе, которую вел весь советский народ.

Айя брала на учет коммунистов и комсомольцев, составляла списки работников искусства и культуры и различных специалистов, чтобы использовать их по назначению. Так, с помощью областных организаций одного инженера направили на большой завод; крупного врача, начавшего было работать делопроизводителем райисполкома, назначили директором туберкулезного диспансера. Нашлись места и для других специалистов — агрономов, учителей, железнодорожных машинистов, квалифицированных токарей. Сейчас уже руководители отделов кадров приходили к Айе и спрашивали, нет ли у нее хороших механиков, бухгалтеров, шоферов.

Айя могла быть довольна своей работой: почти все эвакуированные были устроены, люди приободрились, подавленное настроение первых дней, вызванное потерей домашнего очага, стало рассеиваться. Но ей все казалось, что сделано очень мало. С приближением осени надо было подумать о школах для детей, об организации молодежи и главное — о непосредственной помощи фронту. Она написала подробный доклад для ЦК Коммунистической партии и правительства Латвии и попросила указаний, как работать дальше.

Однажды вечером, когда Айя засиделась в горисполкоме, к ней зашла молодая женщина с красивым, удивительно милым лицом. Прием посетителей давно кончился, и в комнате никого не было.

— Я Мара Павулан, артистка Рижского театра драмы, — сказала посетительница. — Приехала сюда с первым эшелоном, сейчас работаю на текстильной фабрике.

Айя всплеснула руками и с упреком посмотрела на нее.

— Господи, да почему вы не пришли ко мне раньше? Я бы давным-давно устроила вас на подходящую работу. Знаете, у меня просто нет возможности разыскивать всех эвакуированных.

— Я понимаю, товарищ Рубенис, — Мара улыбнулась. — Работы у вас и без того достаточно. Но я не для того пришла, чтобы жаловаться. Мне живется совсем неплохо, я ведь сама попросилась на фабрику. Видите ли… — Мара немного замялась, точно ей трудно было высказать свою просьбу. — Я только хотела спросить, не знаете ли вы что-нибудь о судьбе одного моего знакомого, нет ли его среди эвакуированных? И потом, не могу ли я как-нибудь помочь в работе? По вечерам я свободна, и иногда просто досадно становится, что столько времени пропадает даром.

Айя много раз видела Мару на сцене и любила ее игру. Но сейчас она думала не об этом. Сейчас она радовалась тому, что эта женщина так хорошо все понимает. Айе хотелось обнять, расцеловать Мару, но она постеснялась.

— Спасибо, товарищ Павулан, большое спасибо. Конечно, я с удовольствием приму ваше предложение, вы можете оказать нам просто неоценимую помощь. Но это все-таки неправильно — то, что вы пошли на фабрику. Я не хочу сказать, что эта работа не нужна или не заслуживает уважения. Но вы можете давать обществу гораздо больше. Руки у нас у всех имеются, а талант не у всех, и Мара Павулан у нас только одна. Я завтра же поговорю о вас в областном отделе искусств. Вы где живете?

— В общежитии при фабрике.

— Знаете что, я одна занимаю целую комнату. Поставим еще одну кровать, и переходите ко мне.

— Да вы меня совсем не знаете. Неизвестно еще, какой у меня характер.

— Тем интереснее — будем узнавать друг друга. Скажите ваш адрес, а я вам дам свой. И завтра обязательно приходите, иначе сама разыщу вас в общежитии.

— Позвольте мне подумать до утра.

Но Айя видела, что только излишняя деликатность не позволяет ей сразу согласиться на это предложение. Вдруг она вспомнила, что Мара не досказала свой вопрос.

Так как фамилия вашего знакомого, которого вы разыскиваете?

— Карл Жубур. Он член партии и в начале войны командовал в Риге ротой рабочей гвардии.

— Знаю, знаю, — почти перебила ее Айя. — Неужели вы знакомы с Жубуром? Мне это особенно приятно, — он же один из лучших моих друзей еще со времен подполья. Мы вместе уходили из Риги первого июля, вместе были и на фронте, в Эстонии. Там он последнее время командовал батальоном. Из него, кажется, хороший офицер получится. Мне так жалко, что из-за этой глупой болезни пришлось отправиться в госпиталь, иначе я сейчас была бы на фронте. Там ведь и мой муж и брат — Петер Спаре. Когда я уезжала с фронта, они все были живы и здоровы. Ну, а сейчас я тоже ничего о них не знаю.

Жадно слушала Мара каждое слово Айи. А та, чувствуя, как дорога ей каждая подробность, рассказывала все, что знала, начиная с боев у рижских мостов, об отходе на север, о борьбе с диверсантами в Эстонии.

— Трудно им сейчас приходится, — немцы рвутся к Финскому заливу, к Ленинграду. Может быть, многих уже нет в живых. А все-таки не надо думать о таких вещах, давайте вместе надеяться на лучшее.

Было уже совсем поздно, когда они обе вышли на улицу. На другой день Айя договорилась об устройстве Мары в театр драмы, а вечером зашла за ней в общежитие и привела ее к себе. Многие месяцы прожили молодые женщины в этой комнатке с окном на Волгу.

Чунда, конечно, узнал о приезде Айи. Это послужило сигналом к еще более прилежному изучению карты Советского Союза и незамедлительному решению вопроса о переезде в далекое тихое местечко, куда бы не могли проникнуть любознательные взгляды земляков. Да, если уж ехать, то сейчас же, пока не наступили холода и пока Айя не узнала, что он здесь. Но как быть с работой? Под каким предлогом смыться?

Айя вскоре после возвращения из поездки по районам сама узнала о том, что Чунда в городе: Рута, не спросив его, зарегистрировалась у Зариня. Оказалось, что она несколько раз заходила узнать, не вернулась ли Айя, и просила позвонить, когда та приедет.

В этот день Айе пришлось зайти по делам в горторг, надо было получить кое-что из промышленных товаров для эвакуированных. Виза горисполкома у нее уже имелась, поэтому Арбузов без долгих проволочек написал резолюцию: «Товарищу Чунде к исполнению».

— Зайдите к Эрнесту Ивановичу, — дружески улыбнулся он, — ему приятно будет помочь землякам.

Секретарша показала Айе комнату Чунды. Когда она вошла, он с озабоченным лицом перебирал одной рукой лежавшие на столе счета и накладные, а другой прижимал к уху телефонную трубку. Густая шевелюра почти падала ему на глаза. Не взглянув на посетительницу, он буркнул в пространство: «Присядьте» — и продолжал разговаривать по телефону. Айя усмехнулась: на ней была красноармейская гимнастерка, голова повязана платочком, и Чунда, конечно, не узнал ее. Он разговаривал с директором фабрики о каких-то текстильных товарах. На подоконник с заносчивым чириканьем уселся воробышек, посмотрел, что делается в комнате, попрыгал немного и улетел. Высоко над городом гудел учебный самолет — должно быть, молодой пилот осваивал новую фигуру: мотор то совсем замирал, то снова разражался воинственным яростным гулом. С соседней улицы донеслись песня вышедших на ученье красноармейцев нового призыва и тяжелый стройный шаг роты. Айя повторяла про себя слова песни, которая прозвучала впервые давно-давно, на фронтах гражданской войны. Может быть, это сыновья тогдашних певцов шагают сейчас по улице и своими сильными голосами подтверждают вечно юное, бессмертное мужество трудового народа и веру его в победу. Отцы их с честью выполнили свой исторический долг. Выполнят и они.

— Вы с каким делом, гражданка? — спросил Чунда по-русски, медленно поворачиваясь всем