l:href='#n_64' type='note'>[64]
— Сейчас одна из девушек все доставит. — Мадам Лавье нажала кнопку стоящего рядом с телефоном селектора.
Джейсон внимательно наблюдал, готовый сказать про звонок, на который ответил Бержерон, — в том случае, если бы хозяйка заметила, что аппарат слегка сдвинут с прежнего места.
— Пришли Жанин — с платьями. И со счетом. — Она встала. — Еще коньяку, мсье Бригс?
— Спасибо. — Борн протянул стакан, она взяла его и подошла к бару. Джейсон знал, что еще не наступило время для того, что он задумал. Но скоро наступит — как только он расстанется с деньгами. Пока же можно продолжать закладывать фундамент отношений с управляющей «Классиками».
— Этот парень, Бержерон, вы говорите, у него с вами особый контракт?
Мадам Лавье повернулась, протягивая ему стакан.
— О да, мы здесь как одна семья.
Борн принял коньяк, поблагодарил кивком и сел в кресло напротив стола.
— Порядок конструктивный, — заметил он как бы между прочим.
В кабинет вошла высокая подтянутая продавщица, та, что заговорила с ним в зале. В руках она держала книжку квитанций. Тотчас же были даны указания, подсчитаны цифры, платья собраны. Расчетная книжка передана хозяйке. Лавье протянула ее Джейсону.
— Вот счет, мсье.
Борн кивнул, отказываясь от проверки:
— Сколько?
— Двадцать тысяч шестьдесят франков, мсье, — ответила совладелица «Классиков», наблюдая за реакцией, как огромная настороженная птица.
Реакции не последовало. Джейсон просто вынул пять купюр по пять тысяч франков и протянул ей. Лавье кивнула и передала их стройной продавщице, которая вышла с платьями из кабинета чуть живая.
— Все будет упаковано и доставлено сюда вместе со сдачей. — Лавье села за свой стол. — Итак, вы направляетесь в Феррат. Там должно быть теперь прелестно.
Он заплатил, время пришло.
— Последняя ночь в Париже перед возвращением в детский сад, — сказал Джейсон, поднимая стакан в шутливом тосте.
— Да, вы упомянули, что ваша подруга совсем юна.
— Я сказал, что она ребенок, и она действительно ребенок. С ней хорошо, но, кажется, я предпочитаю более зрелых женщин.
— Вы, должно быть, к ней очень привязаны, — возразила Лавье, коснувшись своей безупречной прически в знак того, что лестный намек понят, — вы покупаете ей такие прелестные и, прямо скажем, дорогие вещи.
— Если бы она выбирала сама, это обошлось бы еще дороже.
— В самом деле?
— Это моя жена, моя третья жена, если быть точным, а на Багамах требуется соблюдать известные приличия. Но тут нет проблемы, у меня пока все в порядке.
— Я в этом не сомневаюсь, мсье.
— Когда мы упомянули о Багамах, у меня мелькнула одна мысль. Поэтому я и спросил у вас про Бержерона.
— А в чем дело?
— Вам может показаться, что я слишком импульсивен. Уверяю вас, это не так. Но когда что-нибудь останавливает мое внимание, я стараюсь выяснить, какие тут возможности. Исходя из того, что Бержерон работает исключительно на вас, не было ли у вас мысли открыть отделение на островах?
— На Багамах?
— И южнее. Скажем, в Карибском районе.
— Мсье, мы не всегда управляемся с тем, что у нас здесь, на Сент-Оноре. Как говорится, невозделанная земля зарастает сорняком.
— Ничего возделывать и не придется, это не то, что вы думаете. Концессия здесь, другая там, авторские права на модели, совладение на паях с правом голоса. Просто один-два магазинчика, расширение, разумеется, осторожное.
— Это требует значительного капитала, мсье Бригс.
— Поначалу это можно назвать вступительными взносами. Они высоки, но не запредельны. В лучших отелях и клубах их размер обычно зависит от того, насколько хорошо вы знакомы с администрацией.
— А вы знакомы?
— И превосходно. Как я уже сказал, это только предположение, но мысль, кажется, неплоха. Ваши ярлыки приобретут дополнительную известность: «Классики». Париж, Большие Багамы, Канил-Бей, что- нибудь в этом роде. — Борн проглотил остатки коньяка. — Но вы, вероятно, думаете, что я несу вздор. Считайте, что мы просто так поговорили… Хотя мне доводилось выигрывать доллар-другой, рискуя просто под настроением момента.
— Рискуя? — Жаклин Лавье вновь коснулась своей прически.
— Мадам, я не разбрасываюсь идеями, я обычно их субсидирую.
— Да, понимаю. Как вы выразились, идея неплоха.
— Я думаю. Конечно, мне бы хотелось посмотреть, какого рода контракт у вас с Бержероном.
— Это можно сделать.
— Вот что я вам скажу. Если вы сегодня не заняты, давайте потолкуем об этом за ужином с напитками. У меня осталась всего одна ночь в Париже.
— И вы предпочитаете компанию более зрелых женщин, — заключила Жаклин Лавье, маска вновь прорезалась улыбкой, которой на сей раз больше соответствовал треснувший под глазами белый лед.
— Верно, мадам.
— Это можно устроить, — сказала она, потянувшись к телефону.
Телефон. Карлос.
Мари шла сквозь толпу к будке на телефонной станции на улице Вожирар. Она сняла номер в «Мерисе», оставила чемоданчик у администратора и просидела одна в номере ровно двадцать две минуты. Больше не смогла выдержать. Она сидела в кресле и смотрела на пустую стену, думая о Джейсоне, о сумасшествии последней недели, которая втянула ее в какой-то не поддающийся осмыслению бред. Джейсон. Уравновешенный, пугающий, сбитый с толку Джейсон Борн. Человек, в котором так много жестокости и, странным образом, так много сострадания. И слишком явное умение существовать в мире, о котором обычные мужчины ничего не знают. Откуда он взялся, ее возлюбленный? Кто научил его так ориентироваться в темных закоулках Парижа, Марселя, Цюриха… возможно, и Востока? Какое отношение имеет он к Дальнему Востоку? Как он выучил языки? Какие это языки? Или язык?
Тао.
Че-сай.
Там-куан.
Другой мир, о котором она ничего не знает. Но она знает Джейсона Борна, или человека, которого зовут Джейсоном Борном, и верит в его порядочность. О Боже, как она его любит!
Ильич Рамирес Санчес. Карлос. Как он связан с Джейсоном Борном?
Прекрати! — крикнула она себе, сидя в пустой комнате. А потом сделала то, что так часто делал Джейсон: резко поднялась, как если бы это физическое движение могло разогнать туман или позволить ей вырваться из него.
Канада. Ей надо связаться с Оттавой и узнать, почему смерть Питера, его убийство так возмутительно замалчивается. Она не понимала, она противилась этому всем сердцем. Ведь Питер тоже был порядочным человеком, и убили его люди бесчестные. Пусть ей скажут почему, — или она сама
