обнародует факт этой смерти, этого убийства. Она громко крикнет миру, что знает о нем, и скажет: «Сделайте же что-нибудь!»
И вот она вышла из «Мериса», взяла такси до улицы Вожирар и заказала разговор с Оттавой. Теперь она ждала его рядом с будкой. Гнев ее усиливался, незажженная сигарета разломилась между пальцами. Когда раздался звонок, она не стала терять время на то, чтобы ее выбросить.
Распахнула стеклянную дверь, сняла трубку.
— Это ты, Элан?
— Да, — последовал краткий ответ.
— Элан, что происходит? Питера убили, и ни единого слова об этом ни в одной газете или радиопередаче! Я даже не уверена, что в посольстве об этом знают! Как будто всем все равно. Что вы там делаете?
— То, что нам велели. Это относится и к тебе.
— Что? Это же Питер! Он был твоим другом! Послушай меня, Элан…
— Нет! — резко оборвал он. — Это ты послушай. Уезжай из Парижа. Сейчас же! Лети первым рейсом. Если у тебя какие-нибудь проблемы, их уладит посольство, но говорить тебе надо только с послом. Понятно?
— Нет! — закричала Мари. — Я не понимаю! Питера убили и всем наплевать! А ты несешь какую-то бюрократическую чушь! Не ввязывайся, ради Бога, только не ввязывайся в это!
— Мари, держись от этого подальше!
— Подальше от чего? Этого ты мне и не говоришь! Тебе бы лучше…
— Я не могу! — Элан понизил голос. — Я не знаю. Я говорю тебе только то, что мне велели сказать.
— Кто велел?
— Об этом ты не должна спрашивать.
— А я спрашиваю.
— Послушай, Мари. Я уже двадцать четыре часа как не был дома. Последние двенадцать я ждал твоего звонка. Постарайся меня понять — это не я советую тебе вернуться. Это распоряжение правительства.
— Распоряжение? Без всяких объяснений?
— Так обстоят дела. Я тебе могу сказать только одно. Они хотят, чтобы ты оттуда уехала. Они хотят его изолировать… Вот как обстоят дела.
— Прости, Элан, дела обстоят не так. Прощай.
Она резко повесила трубку и стиснула руки, стараясь унять дрожь… О Боже, она так его любит, а они хотят его убить. Джейсон, мой Джейсон. Они все хотят тебя убить. Почему?
Сидящий за пультом человек в строгом костюме нажал на красную кнопку, блокирующую линии, и перевел все поступающие звонки на сигнал «занято». Он это делал один-два раза в час хотя бы только для того, чтобы проветрить голову от того вздора, что приходилось произносить. Потребность прервать все разговоры появлялась обычно после какого-нибудь особенно утомительного, как это было теперь. Жена одного депутата старалась скрыть от мужа скандальную цену какой-то покупки, разбив ее на несколько. Хватит! Надо передохнуть.
Он вдруг подумал об иронии судьбы. Не так много лет тому назад другие сидели за пультом, работая на него. В его компаниях в Сайгоне и в пункте связи его обширной плантации в дельте Меконга. А теперь он жмет на кнопки чужого пульта среди надушенной публики бульвара Сент-Оноре. Об этом хорошо сказал один английский поэт: «В жизни больше нелепых превратностей, чем может придумать любая философия».
Он услышал смех на лестнице и посмотрел туда. Жаклин уходила рано, наверняка с одним из своих знаменитых и денежных знакомых. Спору нет, у нее талант уносить золото с хорошо охраняемых приисков, даже алмазы у «Де Бирса».[65] Мужчину, который был с ней, он видеть не мог, тот шел с другой стороны от Жаклин, странно отвернувшись.
Потом на какое-то мгновение он его увидел, их глаза встретились. Седеющий оператор почувствовал, как у него, словно от удара, перехватило дыхание. Он не мог поверить своим глазам, всматриваясь в лицо, в голову, которую видел в последний раз много лет тому назад. Да и тогда только в темноте, потому что они работали ночью… погибли ночью.
О Боже, это был он! Из претворившихся в жизнь — смерть — кошмаров за тысячи миль отсюда. Это был он!
Оператор поднялся из-за пульта словно в трансе. Снял свой наушник-микрофон и уронил. Едва наушник стукнулся об пол, пульт зажегся сигналами вызовов, ответом на которые был лишь неразборчивый гул. Оператор сошел с площадки пульта и заторопился по проходу, чтобы получше рассмотреть Жаклин Лавье и сопровождавшего ее человека-призрака. Призрак этот был убийцей — страшнейшим из всех, кого ему довелось знать, — и вот он появился. Ему говорили, что это может произойти, но он не верил. Теперь пришлось поверить. Это был тот самый человек.
Он отчетливо видел обоих. Видел его. Они дошли до середины прохода, направляясь к выходу. Он должен остановить их. Остановить ее! Но выскочить и закричать означало бы смерть. Мгновенную, с пулей в голове.
Они подошли к дверям. Тот раскрыл их и вывел ее на мостовую. Седовласый выбежал из своего укрытия и через поперечный проход добежал до витрины. На улице тот остановил такси, открыл дверцу и пригласил Жаклин в машину. О Боже, она уехала!
Оператор повернулся и со всех ног бросился к лестнице. Он столкнулся с двумя удивленными клиентами и продавцом, взбежал по лестнице, кинулся через антресоли в коридор к открытой двери студии.
— Рене, Рене! — закричал он, врываясь туда.
Бержерон с удивлением выглянул из-за мольберта:
— Что такое?
— Этот человек с Жаклин! Кто он? Сколько он здесь пробыл?
— А? Вероятно, американец. Его зовут Бригс. Жирный телок, сегодня он неплохо поработал на ваш валовой доход.
— Куда они направились?
— Я не знал, что они куда-то пошли.
— Она ушла с ним.
— Наша Жаклин сохранила хватку, не так ли? И здравый смысл.
— Найди их! Уведи ее!
— Зачем?
— Он знает! Он убьет ее!
— Что?
— Это он! Могу поклясться! Этот человек — Каин!
Глава 15
— Этот человек — Каин, — решительно заявил полковник Джек Маннинг, словно ожидая, что по меньшей мере трое из четырех сидящих за столом заседаний в Пентагоне штатских будут ему возражать.
Каждый из них был старше его по возрасту, и каждый считал себя более опытным. Ни один не был готов признать, что армия раздобыла информацию там, где их собственная организация потерпела неудачу. Был и четвертый штатский, но его мнение в расчет не бралось. Он был членом Комитета конгресса по надзору, его привечали, но всерьёз не принимали.
— Если мы теперь не начнем действовать, — продолжал Маннинг, — даже с риском раскрыть все, что
