столиками, ослепший и оглохший. На выходе обернулся. Алена сидела красная как рак, что-то мямлила — муж обратил на нее внимание. Девочка болтала ножками, удивленно разглядывала маму. Потом повернула головку и встретилась взглядом с Максимом. Ага, тот самый, с толстой сумкой на ремне… Он вывалился из заведения, пылая, как маков цвет. Права его сестра — он теперь способен доставлять людям одни неприятности…

Он плохо помнил, как промчался день — девятый день на свободе. Голова отключилась, ноги занесли на окраину, к морю. Дикий пляж, никто не обращал на него внимания. Приветливые люди купались голышом, предлагали сыграть в волейбол — он даже не помнил, что отвечал. Чувство голода притупилось. С наступлением сумерек он побрел в город. Сунулся на причал — Угрюмого не было. Дотащился до хибары Фаткина — и этот изволил отсутствовать. Тоска пилила смертная. Так не хотелось в петлю… В итоге он рассудил, что мудрый совет может дать только женщина, восстановил в памяти район, в котором проживала Бобышка (впрочем, не факт, что она и теперь там проживала), и когда на город опустилась мгла, начал выдвигаться к улице Олеко Дундича. Городская артерия с таким названием стартовала от улицы Канатной и, витиевато изгибаясь, убегала в горы. Он поднимался по ступенчатым террасам, сужалась улочка, мрачнели дома. Исчезли прохожие, растворился гул курортной зоны. Заборы в этой части города были выше людей — улица из окон не освещалась. Район не изменился. Одиннадцать лет назад он был таким же неблагополучным, люди из него выходили по образу и подобию района, не исключая ту же Верку…

Он добрался до последнего работающего фонаря. Дальше простиралась тьма. Темноты Максим не боялся, но сегодня его что-то насторожило. Он отступил во мрак, застыл, обратившись в слух. Кто-то шел за ним, камень чиркнул. Или показалось? Сложно разобрать — слева бубнила музыка, справа лаяла собака. Поколебавшись, он продолжил движение. И вдруг пространство за ним огласилось шумом! Зажглись фонари, и зону света под фонарем пересекли четыре серые личности! Дыхание сперло — подкараулили, черти! Ясен перец, что по его душу, здесь больше никого нет! Он пустился наутек — вверх по улице — хорошо, что фонарь за спиной немного освещал дорогу. Он несся широким шагом, следя за тем, чтобы не упасть. А улица, как назло, перестала петлять! Его настигали — эти черти лучше видели, что творится у них под ногами. Четверо мужчин дружно топали, сопели.

«А ведь не бить будут, — мелькнула аховая мысль. — Мочить к чертовой матери! Насовсем! Но почему? Эх, предупреждал же добрый капитан полиции…»

Узкий переулок по правую руку — он влетел в него, и, пожалуй, напрасно — несколько прыжков между рослыми заборами, площадка с припаркованной в стороне машиной — и удручающий тупик! Трехметровая стена, окрашенная известью, изгибалась влево, вправо. А сопение за спиной становилось уже неприличным. Что-то швырнули — тупая боль в спине, судорога, а «метательный снаряд» со звоном прыгал по каменной площадке. Индейцы, блин. Метнули нож, попали рукояткой — ну точно, не поговорить пришли…

Максим подпрыгнул, подлетев к забору, — у него была отличная толчковая правая. Подтянулся, забрасывая ногу, хотя прекрасно видел, что над забором натянута металлическая сеть. Да и гогот за спиной недвусмысленно намекал, что потуги напрасны.

— Не уйдешь, падла! — взревел какой-то борзый гопник.

Не дождутся, он не будет прятаться под медным тазом! Он не собирался никуда перелезать! Он висел между небом и землей, а четверо уже подвалили толпой. И вдруг он оттолкнулся от забора, изогнулся в полете и рухнул в самую гущу событий! Кто тут не верит в мужество отчаянных парней? Он свалился на головы неприятельского войска, что явилось для того полной неожиданностью. И заработали на износ все четыре конечности и голова. Он бил, не всматриваясь, вертелся, как юла, старался нанести как можно больше ударов и как можно меньше пропустить. Вспыхнуло плечо — дьявол! — стоит показать тут кому-то желтую карточку… Но боль лишь добавила сил, он был в родной стихии! Издал какой-то дикий рев и так замолотил руками, что чуть не взлетел! Он бил по глазам, по животам, вырвал у кого-то фонарь и врезал по носу. Кто-то вывалился с жалобным стоном из кучи, покатился, держась за голову. Звонкая затрещина — и у самого загудело в голове, мысли перепутались, и ноги сделались ватными. А вот такого он не мог себе позволить… Он вывернул обидевшую его конечность, вырвал из плечевого сустава, сломал в локте — одновременно падая на колени, чтобы еще чего-нибудь не проворонить. Пострадавший визжал, как поросенок. Он схватил другого за волосы, отшвырнул, и пока тот искал себя в пространстве, молотил до посинения в костяшках последнего. Тот сползал по стенке, заключительный удар по горлу, возможно, был излишним, но сердцу не прикажешь! И рухнул на колени, когда почувствовал, что на него несется тот самый, отброшенный. Толчок бедром, и доморощенный киллер вонзился макушкой в стену, видимо рассчитывая ее протаранить! Лопнуло основание черепа. Максим откатился в сторону, схватил валяющийся под ногами бесхозный фонарь, принялся осматриваться. Адреналин еще хлестал, он не чувствовал боли. Но боль придет, она не может не прийти…

— И что? — пробормотал Максим, прислушиваясь к ощущениям. — Справился, молодец. Поднялась самооценка?

Стыдно признаться, но поднялась. Трое из четверых пребывали в жалком состоянии. А тот, что протаранил стену, — похоже, в коме. Обычная небритая шпана. Впрочем, не юные, и с разворотом плеч у них все было нормально. Постанывал пострадавший — со сломанной в двух местах рукой. Максим присел на корточки, осветил лицо, заросшее щетиной. На бомжа не похож — рядовой люмпен с городской окраины, работающий за небольшую, но звонкую копеечку.

— И кто вас послал за мной, таких страшных? — вкрадчиво осведомился Максим. — Говорим или ломаем вторую руку?

Тот щурился, лицо исказилось от боли, превращалось в какой-то одутловатый помидор.

— Теперь ты точно покойник, сука… — прохрипел он, выгибая спину.

Товарищ не был готов к диалогу. Максим схватил его за здоровую конечность, начал с хрустом выворачивать. Бедняга извивался, сучил ногами по земле.

— Это тайна? — удивился Максим. — Ты готов подохнуть за секрет Полишинеля?

Тот не знал, что такое секрет Полишинеля. Он рычал, обдирая пузо, вцепился зубами в каменную площадку.

— Ну давай, дружок, не стыдись, — попросил Максим. — Озвучь то, что мы и так оба знаем.

— Сука, менты на тебя натравили… Отпусти, больно…

Что и требовалось доказать. Не просто странно, а очень странно. В соседних домах уже хлопали рамы, загорался свет — драку сопровождали соответствующие звуковые эффекты. Он сунул в сумку фонарик и побежал из тупика…

А только выскочил на улицу и промчался мимо одинокого фонаря, как вой полицейской сирены дал по ушам! Озарилась часть городской артерии — метрах в семидесяти по склону, — и из примыкающего переулка выскочила машина, сияющая, как новогодняя елка. Он должен был добить того, последнего! Нашел в себе силы квакнуть по мобиле, гаденыш! А менты отирались поблизости, дистанционно контролировали «операцию»… Машина еще разворачивалась, свет от фар скользил по дуге, озаряя выщербленную ограду, а Максим уже кувыркался в бетонный желоб водостока. Он в кровь отбил плечо, взвыл от боли, сплющился на дне полукруглого желоба, в котором какого только дерьма не было! Его могли заметить — глубина этой выемки была символической. Но бог сохранил и спас, сделал поблажку своему непутевому отроку! Громыхая рессорами, полицейская машина промчалась мимо, инородное тело в канаве осталось незамеченным. Они свернули в подворотню, где Максим учинил побоище — хотя по логике вещей должны были рассыпаться вдоль улицы. Ну что ж, глупость господ полицейских была ему на руку. Улица имени красного командира погрузилась в тишину. Максим выкатился из канавы и помчался вниз, пролетел метров двести, юркнул в подворотню, горячо надеясь, что она не станет очередным тупиком…

Навещать Бобышку (равно как и прочих) отныне было противопоказано. Он не хотел, чтобы кто-то пострадал по его вине. Окольными дорогами Максим пробрался на север и вскоре вышел на улицу Корабельную, впадающую в Морской бульвар. В ближайшей подворотне он привел себя в порядок, поправил одежду, почистился, причесался, чтобы не стыдно было выйти в люди. В кварталах, прилегающих к морю, кипела ночная жизнь, клубились отдыхающие. Там он мог затеряться и потихоньку выходить из Фиоленсии. Он смирился с мыслью, что этот город не для него. Здравствуй, кочевая жизнь, полная сюрпризов и опасностей! Он снова совершил преступление — искалечил группу мирных жителей, не замышлявших против него ничего дурного. Все нормально, он сэкономил на обеде и ужине, в кармане