ухищрения и прелести не оставались незамеченными, однако наси были осведомлены о том, что большая часть племени лю си страдает венерическими болезнями, и только страх почти неизбежного заражения вынуждал наси и других здравомыслящих мужчин обходить чаровниц из племени лю си десятой дорогой.

Мне довелось пересекаться с женщинами лю си только дважды, и обе встречи увенчались небольшим скандалом. Однажды днем я проходил мимо лавки г-жи Ян, когда меня окликнула хорошо одетая женщина лю си, сидевшая там за чашкой вина. Она предложила угостить меня. Я сел с ней рядом. Женщина оказалась из Юннина, звали ее Гуай Ша. В Лицзян она приехала по делу — продавать золото и мускус. Она заплатила за мое вино, я поблагодарил ее, ушел и выбросил нашу встречу из головы. Через несколько дней она появилась у меня в приемной и в присутствии всех моих работников заявила мне, что у нее, по всей видимости, сифилис. Я объяснил, что если это и в самом деле так, ей потребуется инъекция пониже спины. Не успели мы и глазом моргнуть, как она задрала юбки и легла в таком виде на большой стол посреди комнаты.

— Мадам, — сказал я, — прошу вас, встаньте и оденьтесь.

После чего объяснил, что инъекции делаются в отдельной комнате и только в присутствии женщин, которых она приведет с собой в качестве сопровождения.

Позднее она вернулась и должным образом получила свой укол. Через некоторое время г-жа Ли рассказала мне, что Гуай Ша пришла к ней в лавку и напилась так, что не стояла на ногах — с большими трудностями, при помощи двух тибетцев, ее удалось выпроводить. Я больше никогда ее не встречал, однако слышал от г-жи Ли, что она связалась с группой тибетцев и в итоге была убита, когда мужчины поссорились из-за права обладать ее прелестями и один из них бросил в нее камень.

Второй раз я столкнулся с женщинами лю си, когда двое из них привели ко мне в кабинет пожилого мужчину.

— Прошу вас, вылечите его, — попросила старшая. — Это наш дядя.

Я осмотрел старика, пораженного отталкивающей болезнью. Он страдал от ихтиоза — редкого и сложного в лечении заболевания, о котором я мало знал и от которого у меня не было эффективных средств. Я объяснил ситуацию женщинам через посредство своего главного секретаря — принца Му. Старшая вышла вперед и заявила:

— Вы обязаны его вылечить! Обязаны! В награду я проведу с вами ночь.

— Мадам, уверяю вас, этот случай вне моей компетенции, — ответил я, проигнорировав ее предложение.

Она, казалось, была вне себя.

— Послушайте, — снова начала она. — Мы обе проведем с вами ночь — я и моя сестра.

Я чувствовал себя как святой Антоний Падуанский. Случайно заглянувшие в кабинет соседи и работники моей конторы с трудом сдерживали смех.

— Мадам, — твердо сказал я, — простите, но ни вылечить старика, ни принять ваше щедрое предложение я не могу. — С этими словами я вышел из кабинета, предоставив своим людям вывести разочарованных женщин.

На рынке и в винных лавках мне еще долго припоминали это происшествие — наси обожали такие скандалы.

Обжившись у себя в деревне, я твердо вознамерился побороть предрассудки прочих наси и других племен, с тем чтобы открыть им глаза на важность моей миссии и пользу той работы, которой я занимался, и завоевать их дружбу. В первую очередь меня интересовало не высшее общество богатых лицзянских купцов и лавочников, а сердца крестьян и простых людей из народа, добывавших свой хлеб кустарным производством и мелкой торговлей. Только их дружба и добрая воля, считал я, позволит мне выстроить мою работу и исполнить мои обязанности по отношению к пославшему меня правительству. Я был прав: сейчас, оглядываясь назад на годы, прожитые в Ли— цзяне, я вижу, что дело не просто удалось, но удалось до степени, стократ превзошедшей самые смелые мои ожидания. От Сягуаня до далекого северного королевства Мули, от Лхасы на западе до Юаньпэя на востоке я приобрел сотни, если не тысячи, друзей и доброжелателей.

Я твердо усвоил одно: дружба наси никогда не доставалась даром или по случаю — ее следовало заслужить. Подарками она тоже не покупалась, поскольку их нельзя было оставлять без ответа — чем дороже подарок, тем в более сложном положении оказывался наси, пытаясь во что бы то ни стало отдариться чем-нибудь равноценным. Надо сказать, что вручение и получение подарков было важной составляющей частью дружеских и приятельских отношений в Лицзяне — только уже на следующей стадии знакомства, когда отношения можно было считать утвердившимися. Крестьянин наси особенно радуется, когда собирает хороший урожай, забивает откормленный скот или делает особо удачное вино, и своей радостью он непременно поделится с друзьями — принесет небольшую корзинку картошки, окорок свиньи или дичи, кувшинчик вина. Он не ждет, что взамен тут же получит богатый подарок, но дружеские, товарищеские отношения всегда предоставляют множество возможностей ответить ему чем-нибудь таким, что он по достоинству оценит.

Чтобы добиться дружбы с наси, нужно было неизменно проявлять чистосердечие, душевность и неподдельную теплоту, а также терпение. Этот народ отличался большой чувствительностью. Комплексом неполноценности наси не страдали, но в то же время не переносили демонстрации превосходства с чьей бы то ни было стороны. В них не было ни капли подобострастия — они не угодничали даже перед высокопоставленными чиновниками или богатыми торговцами. В отличие от китайцев в отдельных областях Китая, они не пугались и не дичились иностранцев с другим цветом кожи. Европейцы не вызывали у них ни восторга, ни враждебности или ненависти. Их не воспринимали как «белых дьяволов» или варваров с Запада — к ним относились как к обычным людям и обращались с ними соответственно, не выказывая ни особой предупредительности, ни любопытства. Независимо от того, был ли человек хорош или плох, скуп или щедр, беден или богат, наси судили его по поступкам и поведению и вели себя с ним так, как он того заслуживал. Возможно, такое спокойное отношение к расовым различиям коренилось в необычайном разнообразии народов, населявших эти обширные территории. Наси привыкли жить бок о бок с десятками странных народностей. То, что европеец говорил на наси или китайском, не смешило, а радовало их, поскольку многие другие племена не знали ни одного из этих языков. Если европеец — или кто бы то ни было другой — начинал вести себя покровительственно или надменно, внешне в отношении к нему со стороны наси ничего не менялось. С ним обращались вежливо, но более формально, и вскоре он оказывался совершенно одинок — компанию ему отныне составляли только его слуги, если не считать редких официальных приглашений на званые вечера. Он любовался красотами долины и людного города, словно открыткой, но настоящая местная жизнь проходила мимо него.

Приказного или грубого тона наси не прощали никому, и чужакам в особенности. Слово, сказанное с явным намерением уязвить, немедленно провоцировало либо равноценную ответную реакцию, либо взмах кинжала, который у них всегда был под рукой, на поясе, либо меткий бросок камнем. Я предупредил своего повара, человека крайне вспыльчивого, чтобы он прекратил сыпать направо и налево своими излюбленными шанхайскими ругательствами, особенно в адрес наших местных слуг. Позднее, когда он зажил в довольстве и задрал по этому поводу нос, его длинный язык доставлял ему немало хлопот.

Со слугами в Лицзяне дело обстояло плохо. Свободолюбивые и независимые наси не желали наниматься в услужение. Безработицы в том виде, в котором она существовала в других частях Китая или на Западе, здесь не было. Все наси, и городские, и деревенские, были прежде всего мелкими собственниками и во вторую очередь — торговцами, ремесленниками или работниками: на первом месте для них всегда оставались земли и хозяйство, унаследованное от предков. Городские жители, не хотевшие или не имевшие возможности самостоятельно возделывать свои поля и сады, перепоручали эти заботы дальним родственникам и друзьям. Однако мальчики из бедных крестьянских семей в неплодородных