Я старательно сдерживалась, чтобы не встать и не уйти просто так, без всяких объяснений. Мне хотелось, чтобы все они убрались, исчезли. Просто в одну секунду испарились, забрав с собой и весь этот дурацкий мир в придачу.

– Так ты завтра пойдешь в «Шеш-Беш»? – забеспокоилась Любка.

Я не сразу даже поняла, о чем это она. Ах да, «Шеш-Беш», Алешкин ресторан, Алешкина любовница, поимка на месте преступления. Боже, как все глупо… Однако Любка смотрела на меня пристально и с прищуром. Еще бы, ведь она эту информацию добывала, рискуя жизнью. Ну, не жизнью, но репутацией.

– Я не знаю. Я… я позвоню, – забормотала я. Голова была тяжелой и работала плохо. Хотелось уйти в себя.

Каринка посмотрела на меня, затем встала и отряхнулась.

– Да, девочки, пошли. Ей надо. Я знаю, что это такое, – кивнула она.

Я вспомнила, как год назад она сидела рядом со мной с вот таким же белым лицом и тоже просила, чтобы мы ушли и не вмешивались. Но она тогда уже знала, что будет делать и как будет ко всему этому относиться. Я ничего не знала. И даже не хотела об этом думать. Просто хотелось, как в детстве, сесть в поезд и под стук колес уехать куда-то далеко-далеко. Навсегда-навсегда.

– Не нравится мне все это! Может, тебе у меня переночевать? Я сейчас же позвоню своему и предупрежу, – предложила Машка.

– Не надо. – Я умоляюще посмотрела на нее и сжала ее руку, испугавшись, что она и правда возьмет и разовьет свою бешеную активность.

Нет, ничего я ни от кого не хотела. Только тишины и еще, может быть, сигарету. Как в кино, посмотреть пристально вдаль, чтобы от моего пронзительного взгляда у зрителя (как будто бы меня показывают в кино) перевернулось что-то в душе. И в этот момент я поднесу ко рту горящую сигарету и выдохну клубы сизого дыма. И тут станет окончательно ясно, что я СТРАДАЮ.

Я встала с лавочки и пошла вниз по улице, в сторону метро. Девчонки, наверное, смотрели мне вслед, но я не стала оборачиваться, я вся сосредоточилась на теплом ветре, целующем мои еще молодые, плавно очерченные плечи. Сколько мне лет, тридцать пять? Это много или мало? Все эти годы я измеряла возрастом Алексея, мне и самой словно бы было теперь сорок три, во всяком случае, всегда я ощущала себя его ровесницей. Но ведь это совсем не так, и вот оно, лучшее тому доказательство: на меня из витрины смотрит усталая, но очень загорелая молодая женщина с немного полноватыми бедрами, которые ее даже не портят. И светлое шелковое платье, которое я обожаю, развевается от ветра, и ноги стройные, и руки с тонкими длинными пальцами. И маникюр, который я делала еще там, у моря, когда все еще было почти хорошо.

– Да, ты хороша! Ты могла бы быть просто прелесть, – заметила я вслух и улыбнулась своему отражению.

Из-за витрины мне в ответ улыбнулся манекен, погруженный в свои непостижимые мысли. Его пластиковая кожа не старела, не покрывалась морщинками, он не плакал и не страдал. И на секунду мне захотелось стать такой же, как и он, – бесчувственной и витающей в облаках…

Метро было переполнено, мне так и не удалось присесть. Я стояла около двери и смотрела на лица проходящих мимо людей, а поезд уносил меня подальше от моего «Конькова», и уже одно это делало меня почти счастливой. Люди вытекали и вновь вливались в вагон, растекались по проходам, хватались руками за поручни и прикрывали глаза. И у каждого были свои мысли, свои стремления и мечты. Каждый из них проживал свою собственную жизнь, с какими-то проблемами и нерешаемыми задачами. И нас, людей, было так много, что одно мое отдельно взятое горе как-то размылось, растворилось и перестало что-то из себя представлять.

– Девушка, на следующей будете выходить? – толкнула меня в бок какая-то старушка.

От неожиданности я вздрогнула и подпрыгнула, наступив на ногу какому-то спящему мужику.

– А надо? – глупо переспросила я старушку.

Она нахмурилась.

– Откуда я знаю, надо вам или нет?

– А какая станция? – поинтересовалась я.

– «Октябрьская», – фыркнула бабка и, оттолкнув меня, встала впереди.

– Пожалуй, я выйду, – пожала я плечами.

Если учесть, что я все равно не очень-то понимала, куда еду, мне было совершенно все равно, где выходить. Почему бы не на «Октябрьской», в конце концов? Чем плохо?

– Напьются и ездют! – Бабка произнесла это тихо, но так, чтобы я все же услышала.

– Точно, – усмехнулась я.

Людской поток вынес меня из подземки на улицу, побросав немного о коммерческие палатки. Что делать дальше, я не имела ни малейшего представления. Передо мной лежал шумный, ярко сияющий перекресток, по всем сторонам которого сновали люди. Господи, как много на свете людей, почему же все мы так одиноки, так несчастны! Чего такого хочет от жизни мой муж, ради чего стоило бы развалить такую чудесную семью, как наша? Самое паршивое во всем этом было то, что мы с ним на самом деле были счастливы. Возможно ли, чтобы вообще счастье длилось долго, или то, что произошло, – естественное стечение обстоятельств и глупо было рассчитывать на то, что судьба возьмет и обойдет меня стороной? Наверное, глупо, потому что все рано или поздно заканчивается, и, значит, сегодняшний день ничем не хуже любого другого. Счастливая семья – как «Титаник»: прекрасна, но обречена утонуть, верно? И если у нас с Лешкой ничего не получилось, это значит, что это вообще невозможно.

Я думала так, и мне стало даже легче на душе, но тут с витрины какого-то спортивного магазина прямо мне в глаза бросилась надпись, заставившая меня остолбенеть и застыть прямо посреди улицы. Там на самом обычном рекламном плакате кроссовок было написано: «Невозможное возможно!»

– Что? – ахнула я и замерла на месте.

Знаете, я вообще-то не верю во всякую прорицательскую чушь, не верю в Каринкиных предсказательниц и гадалок, не верю в судьбу. Теперь еще не верю в семейную жизнь. В голове звучало: это всего-навсего реклама! Но я стояла и смотрела на нее. Смотрела и смотрела, и, кажется, смеялась, а может быть, плакала, совершенно не замечая ничего вокруг. И тут…

– Эй, мадам, с вами все в порядке? – окликнул меня чей-то голос из-за спины.

– Что?

Я резко обернулась и обнаружила прямо перед собой открытую машину серебристо-голубого цвета, из которой на меня смотрел типчик лет тридцати, до смешного похожий на желтый смайлик из Интернета. Знаете, такой желтенький кружочек с черными очками и широкой белозубой улыбкой во все лицо. А теперь представьте такой же, только живой смайлик, улыбающийся мне из открытого кабриолета.

– Тут вообще-то выезд. Может, отойдете? – еще шире улыбнулся он, отчего я просто затряслась в истерике. Не столь часто мне удается увидеть живой смайлик в очках. И вообще, на улице уже темно, вечер – зачем, спрашивается, носить черные очки, если ты не смайлик?

– Я что, кажусь вам смешным? – нахмурился смайлик.

И (ах, как жаль!), сняв очки, сердито посмотрел на меня. Конечно, в этот момент сходство с интернетным кругляшком было безвозвратно утрачено, и передо мной остался только смазливый и очень (ОЧЕНЬ!!!) ухоженный молодой мужчина, с голубыми глазами, полный любви к себе, своей выпендрежной машине и большому городу с огнями бутиков. Метросексуал, одним словом. Сидит и пялится, презрительно рассматривая мой простенький шарфик. И тут я вспомнила, что вообще-то нахожусь на улице, стою на выезде из какой-то арки и трясусь перед рекламным плакатом. Конечно, это не может показаться ему нормальным, но это не значит, что можно вот так бесцеремонно пялиться на меня.

– Ну… нет, конечно.

– Тогда дайте проехать! – зло рявкнул он, дернув машину вперед так резко, что мне пришлось отскочить назад, чтобы не попасть под его модные колеса.

– Псих ненормальный! – злобно крикнула я. – Вы что, так спешите, что готовы давить людей?!

– Не стой под стрелой, – ухмыльнулся этот пижон и горделиво проехал мимо меня.

Я в бессильном бешенстве стояла и смотрела на свет его задних фар. Впрочем, посмотреть еще было на что. К моему вящему удовольствию, стоило ему только вырулить (не без труда) на дорогу, как его