Но Матвеев знал его привычку преувеличивать и спокойно кончил свой пирог.

– Ну что ж, я умываю руки. Ты знаешь, что ты разделывал? Ты выл и царапался. А помнишь, как ты опрокинул мне на брюки полный стакан отчаянно горячего чая? Я зашипел и теперь не могу спокойно глядеть на чай. Тогда я промолчал, но теперь я обязан сказать, что это было подлостью.

Матвеев облизнул губы.

– Ладно, давай манную кашу. Я очень хочу есть. Кто это такая – Александра Васильевна?

– Это её мать. Очень толстая и добрая женщина. Между прочим, ты ей страшно понравился. Она говорит, что ты очень похож на её двоюродного брата, который был умён и замечательно красив. Но ты, впрочем, не очень-то задавайся – ты похож на него только глазами и подбородком.

– У неё есть родинка на щеке?

– Ты разве её видел? А я знаешь на кого похож?

– Безайс, я есть хочу.

Безайс вышел и долго не возвращался. За дверями слышались шаги и отрывистый разговор. Матвеев начал уже терять терпение, когда вошла Варя, неся поднос с дымящимися тарелками и стаканами.

– Доброе утро! – сказала она, ставя поднос на табурет около кровати. – Это Котька принёс тебе пирог?

– Их было тут двое.

– Ты сумасшедший. Пирог сейчас слишком тяжёл для тебя.

– А это что такое?

– А это манная каша.

Варя села около кровати, придвинула стул и посыпала сахаром дымящуюся тарелку манной каши. В дороге Варя почти не снимала пальто и платка, и теперь он в первый раз видел её в домашней одежде. Она была в сером клетчатом платье и белом переднике. Волосы были гладко зачёсаны, и сбоку около левого уха повязан кокетливый бантик, который ей очень шёл. Она выглядела очень миловидной и, казалось, сама догадывалась об этом.

Он был очень слаб, его все время клонило ко сну. В разговоре он часто забывал начало фразы и подолгу вспоминал, о чём шла речь. Одна вещь очень удивляла его. Перед тем как его ранили, в левом ботинке сквозь подошву вылез гвоздь, и Матвеев оцарапал о него большой палец. Теперь, лёжа в кровати, он чувствовал, как болит на отрезанной ноге этот палец. Он не понимал, как это могло быть, но ощущение было совершенно ясное.

Родители Вари пришли на другой день. Матвеев видел их раньше, но не разговаривал ещё с ними, занятый своими, одному ему понятными мыслями. Мать Вари была полная, невысокого роста женщина с обильными родинками на круглом начинающем стареть лице. Она была в том возрасте, когда появляются первые морщины, блекнут волосы и платье не сходится на спине. Она вошла, вытирая руки о фартук, поздоровалась с Матвеевым и села около кровати. Матвеев подумал, что, встретив её на улице, он сразу догадался бы, что она мать Вари, – до такой степени они походили друг на друга.

Через несколько минут пришёл отец. Он пожал Матвееву руку, коротко представился: «Дмитрий Петрович Волков», – и сел на стул, прямой и смущённый.

Родители сидели у Матвеева долго. Первое время они не знали, о чём говорить, пока не спросили, как здоровье Матвеева. С этой минуты разговор попал в верное русло и потёк непринуждённо. Отец и мать оживились. Разговор о здоровье и болезнях был знакомой, испытанной темой, которая никогда не даёт осечки. Они вспоминали десятки историй о ранах, простудах и вывихах. Все это клонилось к тому, что хотя его, Матвеева, рана и серьёзна, но что бывает и гораздо хуже, и надо радоваться, что пуля не попала в спину или, чего избави бог, в голову. Все сходились на том, что в этом случае Матвеев умер бы. Александра Васильевна говорила о болезнях со знанием и опытом женщины, воспитавшей троих детей. Дмитрий Петрович тоже знал толк в этих вещах. Сначала Матвееву было скучно, но потом он увлёкся сам. Его распирало желание рассказать случай с мальчиком, который засунул в ухо бумажный шарик, – он выждал время и вставил в разговор эту историю.

– Дала бы ты мне лучше чего-нибудь мясного. Манная каша мне опротивела, я зверею от неё.

Матвеев лежал, опершись о локоть, и капризно мешал ложкой кашу.

– Ведь нельзя, Матвеев, – сказала Варя. – Ты же не маленький.

– Конечно, не маленький. А ты кормишь меня кашей. Хоть небольшой ломтик мяса, а? Что от него сделается?

– Нет, нельзя. Если б даже я согласилась, Безайс всё равно не позволит.

Она помогла ему подняться и положила подушки за спину. Матвееву не понравилось, что она так ухаживает за ним. Ему не хотелось казаться беспомощным.

– Пусти, – сказал он с досадой. – Тебе, может быть, кажется, что я умираю?

– Вовсе нет, – ответила она растерянно.

Матвеев взял тарелку и начал медленно есть.

– Что слышно? Где сейчас фронт?

– Я ничего не знаю.

– Но этого быть не может.

– Честное слово, не знаю!

– А я знаю, – сказал Матвеев, беря хлеб. – Это все Безайсовы штуки. Он запретил говорить об этом? О, я знаю его. Если он вздумает что-нибудь, то скорее даст себя убить, чем откажется от своих глупостей. Он, наверное, расхаживает сейчас по дому, рассказывает, как ему на фронте вырезали опухоль и кричит на всех.

– Это правда, – засмеялась Варя.

– А он делает что-нибудь? – сказал Матвеев, помолчав.

– Не знаю. Он ничего мне не говорит.

– Он ходит куда-нибудь?

– Его целыми днями нет дома. А что он должен делать?

– Надо подумать об отъезде. Не целый же год мы будем сидеть здесь.

– А разве вы не останетесь, пока придут красные?

– Конечно нет. Кто их знает, когда они придут.

– А твоя нога?

– Нога заживёт.

Дверь неслышно приоткрылась. Сначала осторожно показалась нога в стоптанном башмаке. Вслед за тем появилась круглая голова с оцарапанным подбородком. Котя, младший из мальчиков, несмело осмотрелся и уставился на Матвеева. Он внимательно оглядел кровать, табурет, тарелки и стаканы. Несколько минут он изучал Варю, а затем перешёл к повязке Матвеева. В его широко раскрытых глазах отражалось преклонение и любопытство. Матвеев сделал сердитое лицо, но мальчик не уходил.

– Но ты не можешь так рисковать, – сказала Варя, теребя оборку передника. – Куда вы поедете, не зная дороги и не имея документов? Вы попадётесь при первом же случае. Ты не имеешь права ехать на верную смерть.

– Так уже сразу и смерть!

– Ты мне ни в чём, совершенно ни в чём не веришь, – сказала она с каким-то новым оттенком в голосе.

– Да ничего подобного!

– Я не понимаю: зачем так рисковать? Ведь гораздо лучше просто подождать, когда придут красные. Много будет пользы, если вас убьют?

– Я обо всём подумал, – сказал Матвеев, ставя пустую тарелку и вытирая губы. – Пожалуйста, не