Пила беспробудно в мороз и в жару,и насмерть замерзла сегодня к утру.Тебя и садовники, и корчмаритут знали не год, и не два, и не три.Был чайник твой старый помят и убог,сходил за посуду любой черепок,глотка отстоявшейся пены пивнойхватало для грезы о жизни иной.Свернувшись клубком, ты умела в быломсогреться идущим от тленья теплом,и ночью минувшей, видать, не впервой,хмельная, уснула под палой листвой.Любой подзаборник с тобой ночевал,и пеной не брезгал, и всё допивал,и каждый к утру, недовольно бурча,давал поскорей от тебя стрекача.Лежишь закалелою грудой тряпья,подернута инеем блуза твоя,и кажется нам, что промерзло насквозьвсё то, в чем тепло на земле береглось.
Снег
Им нужен был чай да немного тепла;одежка сносилась, обувка текла:погрелись, пошли, — только вьюга мела, —что вышло, то вышло, такие дела.Прокладчик и женщина, двое бедняг,по рыхлому снегу брели кое-как,по мерзлым лесам, из оврага в овраг,теряя тряпье меж кустов и коряг.Куда тут податься, — такие дела, —свалились, раздеты почти догола,к ним холод сквозь ноги вливался в тела,и гулом была переполнена мгла.Но женщина все же кричала взахлеб,под утро впадая в последний озноб,мужчина разбил ей булыжником лоб,вспорол себе вены и рухнул в сугроб.Однажды крестьянин заехал туда,где этих бедняг доконала беда:глядишь, до весны сберегли б холодакровавые раны под коркою льда.
Для тех, кто не споет о себе
Нет бы — о винепеть в охотку мне,о листве, о ветре, о судьбе;только песнь моюя о тех пою,кто вовек не спел бы о себе.Про вихор мальца,про клюку слепца,про шарманку в сквере за углом,про бубновый туз,про чужой картуз,про гниющий в гипсе перелом.Гневу моему
