Джуно улыбалась, чуть смущенная:

– Не правда ли, они ведут себя глупо? Похожи на двух песиков, дерущихся за кость.

– И тем не менее ты чувствуешь себя польщенной. И все молодые женщины в этом зале тебе завидуют.

Джуно пожала плечами:

– Возможно. И все же довольно скучно, когда на тебя смотрят только как на сексуальный объект.

Адди посмотрела на нее широко открытыми глазами. Слова дочери скорее позабавили, чем покоробили ее.

– Сексуальный объект? Такого выражения я еще не слышала. Оно звучит не очень-то прилично, дорогая.

Девушка наморщила носик. Ее глаза блеснули озорным блеском.

– Если бы только они знали, что и мы смотрим на них как на сексуальные объекты.

– Мы?!

– Да. Мы, женщины. Или они воображают, что секс – исключительная привилегия мужчин, дарованная только им Господом Богом?

Адди покачала головой и тыльной стороной руки смахнула упавший на лоб локон.

– Много ли ты знаешь в свои юные годы о сексе?

– В мои юные годы? Посмотри мне в глаза, мама, и откровенно скажи, что в мои годы ты ничего не знала о сексе. Была ли ты девственницей?

Адди смутилась и покраснела. Эта, в сущности, совсем еще девочка заставляла ее обороняться. На какой-то миг у нее даже возникло странное чувство, что это она дочь, а Джуно – ее мать.

– Разве так разговаривают с матерью? – сказала она, безуспешно стараясь говорить суровым тоном.

Джуно рассмеялась и, встав, обняла мать за плечи. Она была высокой статной девушкой, на целый дюйм выше матери.

В ее полном любви голосе прозвучало, однако, некоторое ехидство:

– Не надо пуританства, мама. Мы всегда знали, как сильно вы с папой любили друг друга. Видели постоянные проявления этой глубокой любви. В вашей любви было что-то совершенно необыкновенное.

– Из твоих слов я делаю один вывод: ты еще не встретила человека, которому могла бы целиком отдать свое сердце, душу и тело. Который стал бы для тебя тем, кем был для меня Крег, твой удивительный отец.

Джуно серьезно задумалась над ее словами.

– Пока, мама, я еще не знаю. Джон, например, очень красивый, хорошо сложенный парень. Отважный и мужественный. – Затем она коснулась своего лба и груди и сказала: – Но о нем никак не скажешь, что он человек думающий, да и сердце у него холодноватое. Он напоминает мне…

– Джона, – договорила за нее Адди.

– Пойми меня правильно, мама, – быстро поправилась дочь. – Джон всегда очень заботливо относился ко мне. Я люблю и уважаю его. Но эти чувства, так сказать, благоприобретенные. Так, например, я научилась любить черепаховый суп. Привычка, благодарность, восхищение – вот на чем основывалось мое чувство к Джону. Ничего похожего на ту любовь, которую ты чувствовала к моему настоящему отцу.

– А как насчет Ланса?

– Ланс слишком худ, человек он книжный, аскет, напоминающий католического священника. Самая сильная его страсть – бизнес и деньги. В этом отношении он копия своего отца. Иногда я даже удивляюсь, как это старый Сайрас сумел выкроить время, чтобы зачать своих сыновей. И как вообще ему пришло в голову такое желание.

Рассмеявшись, Адди взяла дочь за руку.

– Если бы твоя бабушка Диринг слышала наш разговор, она, несомненно, перевернулась бы в гробу. Пойдем, дорогая. Пора уже присоединиться к гостям.

Бал затянулся почти до трех часов ночи.

Джон и Адди занимали отдельные спальни. Как раз в тот момент, когда Адди забиралась на свою огромную кровать, она вдруг услышала стук в дверь.

– Кто там?! – крикнула она.

– Джон. Могу я поговорить с тобой несколько минут по важному делу?

– Да, конечно. – Она взяла лежавший у нее в ногах пеньюар и надела на ночную рубашку. Это был подарок Джона на ее последний день рождения. – Входи, Джон.

Дверь отворилась, и он въехал на коляске. На нем были темно-бордовый бархатный смокинг и темные брюки. На коленях у него в серебряном ведерке лежала бутылка шампанского в колотом льду. Лед – символ богатства и изобилия. «Самый бесценный из брильянтов», – однажды сказал ее отец. И это были отнюдь не пустые слова, ведь лед везли из Новой Англии, с севера Америки.

– Шампанское? – удивилась Адди. – Посреди ночи? У тебя, должно быть, в самом деле важная новость. Не говори мне, что ты слышал о Джуно что-то, чего я не знаю. Уж не приняла ли она предложение одного из Коулменов?

Уголки его губ опустились книзу.

– Пока еще такой удачи нам не выпало. Не знаю, почему она привередничает. Любой из двоих – завидная партия. Хороший улов.

– Всегда ненавидела это сравнение. В нем женщина представляется как некий рыболов, который в качестве приманки использует свои груди и задницу и прочие соблазнительные места.

– Ну зачем же так вульгарно? – укорил он ее. – Это совсем не вяжется с твоей красотой и грацией. Однако то, что я хочу тебе сказать, не имеет никакого отношения к Джуно. – Он посмотрел на нее с какой-то непостижимо загадочной улыбкой. – Я предлагаю тост…

– Тост? И за что же?

– За удачу. Пока эта удача представляется мне мерцанием слабого света в самом конце длинного темного тоннеля. И все же меня наполняют волнение и надежда.