людьми. И только корсет, в который он затянут, и невероятная воля не дают ему упасть во время долгих богослужений… Ещё говорили, что он очень любит Россию, хотя был увезён из России малым ребёнком…
Я хотела увидеть этого человека. Не просто хотела – а чувствовала внутреннюю потребность.
…Отстояв на влажном морозе долгую очередь (вот очередь, в которой стоять было не унизительно!) – пройдя долгий, неторопливый путь по раскалённому дыханием сотен людей храму, – я, наконец, приблизилась к Антонию…
Отчётливо, словно это произошло только сегодня утром, помню миг благословения… Мгновенный – точно удар током – контакт. А ведь перед ним, до меня, прошли уже сотни людей! Но он благословлял не просто очередную прихожанку – он благословлял
Тёмные, глубоко посаженные (или запавшие от усталости?) глаза на очень худом, строгом и бесстрастном лице. Эти глаза – откуда-то из глубины – смотрели на меня с такой любовью и таким состраданием, словно Антоний провожал меня на костёр…
В этом пронзительном, любящем, скорбящем взгляде – я читала поддержку и понимание. Точнее:
А потом был этот новогодний сон с Крестом.
А потом – поразившие меня слова случайного прохожего.
Поразившие не своей неожиданностью, а именно тем, что совпали с тем, что я сама чувствовала, о чём думала, к чему готовила себя в ту зиму. Это было в центре Москвы, я спешила куда-то по делам. Я была в своём обычном одеянии: чёрное пальто почти до земли и чёрный капор; в руках – мешочек из чёрной болоньи, никаких сумок я в то время не признавала. Человек, идущий мне навстречу, приостановился и, провожая меня изумлённым взглядом (я спиной чувствовала этот взгляд), воскликнул:
– Смотрите, монашенка! Испанская монашенка!…
Я рассказала о своём сне отцу Сергию.
И он растолковал мне мой сон так же, как я сама растолковала его себе.
Сергий и прежде намекал мне на то, что моё предназначение – не жизнь в миру. Нет, он ни на чём не настаивал и не уговаривал меня. Он понимал, что такое решение человек должен принимать сам. Что к такому решению нужно ПРИЙТИ. Но исподволь он готовил меня к этому решению. Он рассказывал мне о монастырской жизни. Он давал мне слушать духовную музыку. Он давал мне читать книги – по которым учатся в духовной семинарии и академии. Но самое главное – то, что я почти каждое утро ездила в Ухтомскую, в прекрасный храм, где служил отец Сергий, и отстаивала всю службу, от начала до конца: утренние часы, Литургию, молебен, панихиху. И отпевание, и крестины, и венчание – если они приходились на этот день…
Обрезанье Господнее. Возвращаюсь из Новой Деревни. Иду деревенской, заваленной снегом улочкой, к станции. Режущий мороз, резкое, высекающее слёзы, солнце. На белый сверкающий мир невозможно смотреть без слёз… Он слишком прекрасен. До боли. Иду почти с закрытыми глазами, почти на ощупь…
Обрезанье. Какой странный праздник, думала я вчера… Думала так ещё сегодня утром. Зачем праздновать какую-то устаревшую процедуру для мальчиков? Всё-таки в христианстве много непонятного… чего, видимо, никогда в жизни не понять…
И вот в эту самую минуту, на этой сверкающей улочке, мне вдруг открылось! Господи, да ведь это же самое главное событие в жизни каждого христианина! Без обрезанья и крещение не спасёт! Обрезанье – это ведь отсечение всего лишнего, что есть в душе. Всего мелкого, суетного… Всего, что мешает жить по-настоящему. Обрезанье – это то, что не может произойти один раз и навсегда. Обрезанье должно совершаться каждый день, каждую минуту жизни!
И мечта о монастыре вспыхнула в этот миг с новой силой. Уйти, уехать, далеко… в заваленную снегом и солнцем келью… Остаться наедине с Богом. Дать обет молчания. Не говорить лишних слов. Не думать пустых мыслей. Отсечь все мелкие желания… все обиды… все ненужные вопросы… Вопросов – больше нет. Есть только ОТВЕТ. Живой, пламенеющий ответ, высекающий слёзы из глаз, искры из сердца… Что ещё человеку нужно, кроме этой белой Дороги и этого Солнца над головой?…
Единственно, что сокрушает отца Сергия – это то, что у меня нет голоса. Певческого голоса.
– Но может, он и не нужен мне? Если я приму обет молчания.
Сергий смеётся, смех у него негромкий и ласковый…
По воскресным дням – уже привычная дорога в Новую Деревню. С Ярославского вокзала, в заледенелой за ночь электричке, в морозное Пушкино, и дальше – лучше пешком, хоть и не близко: улицами, улочками безликого пятиэтажного провинциального подмосковья, леском и белым полем, и опять улочками, уже деревенскими, с дымками над низкими крышами, мимо заиндевевших ясеней… Тишина, покосившиеся заборы, ещё не померкший месяц в вышине, редкие огоньки…
Не хоженой ещё никем в это утро тропкой – к маленькому деревянному храму…
Заваленный снегом небольшой погост… Белый церковный двор, обрамлённый, точно старинным окладом, тёмными деревьями, отражающий свет близкого неба…
«И – голос, голос вездесущий, на всю вселенную – один…»
Голос отца Александра.
Отец Сергий – мой друг. Отец Александр – мой духовный отец. С доброй и немного ироничной улыбкой выслушивает он мои мечты о монастырской жизни.
Нет, не спорит. Но и не благословляет. Почему-то не благословляет…
Но ведь не обязательно в монастырь, думаю я. Можно быть монашкой в миру. Всех любить, за всех молиться и жить в своей маленькой келье. Хорошо бы взять из детдома
