Крещение было удивительно светлым, особенно тот момент, когда я вынимала из купели Леночку, свою первую крестницу… (Купелью служил большой таз, стоящий на табурете).
Золотились свечи, Алик с отцом Сергием пели молитвы, у батюшки был очень красивый мягкий баритон.
Потом, когда уже прощались, отец Сергий сказал, что все мы теперь – через Леночку – родственники: кумовья. И очень приветливо приглашал нас всех в свой храм в Ухтомской, где он служит.
…После бессонной ночи, в пять утра я выходила из дому, под морозные зимние звёзды… И шла безлюдными, припорошенными ночным, младенчески чистым снегом переулками к «Арбатской». Ещё к той – старой, любимой «Абратской», перед которой в этот ранний час белела, как полная луна, круглая, такая уютная, такая московская площадь… С первым поездом метро я уезжала на «Ждановскую» (теперь – «Выхино»), там садилась в настуженную, ещё пустую электричку, и вскоре уже выходила в Ухтомской. Ещё ночь, темно, колючие в высоком небе звёзды… На станции – с замороженными, запушёнными окнами, сказочно освещённый изнутри автобус… Пока он ласково везёт меня по снежным закоулкам ещё спящей Ухтомской, спешу процарапать «глазок»: чтобы не проехать, не прозевать Храм.
В настуженном притворе – уже знакомые нищенки, подаю им, обмениваемся двумя-тремя приветливыми словами. Слышу, как читают утренние часы… Я – дома. Здесь – моя настоящая жизнь. Я не ощущаю ни усталости после бессонной ночи, ни голода (ведь я приезжаю сюда, не бросив в рот даже маковой росинки. Не могу себе представить монашенку, с аппетитом завтракающую перед утренним богослужением). Ни усталости, ни голода – только радость… Радость, что я опять здесь.
Во время обедни народу в храме так много, что становится нечем дышать – и распахивают боковые двери. Прямо в берёзы – которые обступили храм со всех сторон… Дивный хор. Может, и в Москве такого не услышишь… Отец Сергий большой знаток и ценитель духовной музыки и церковного пения: в его хоре такие чистые, такие устремлённые к небу голоса, что и слепой прозреет, и глухой услышит… Это неземное пение вырывается из распахнутых дверей храма вместе с белыми клубами пара – и звенящие на морозе берёзы стоят, объятые этим белым, густым дыханием, этим звёздным, полным печали и надежды, пением…
…А после всех служб Сергий выходит на крыльцо и выносит мне просфорку и два красных, освящённых яблока.
– Не устала?
– Нет, – говорю я.
Усталости я не ощущаю. Только радость…
Голубые глаза Сергия улыбаются, он доволен мной.
Он благословляет меня в обратный путь – в Староконюшенный, где меня ждёт ежевечернее, еженощное испытание.
– Ну, держись, – говорит он. – Бог с тобой.
Однажды, по пути в Ухтомскую, в электричке, я встретила своего режиссёра, Анатолия Ивановича Бойко. Того, у которого занималась когда-то (словно в другой жизни) пантомимой. Узнав, куда я еду, он изумлённо воскликнул:
– Эко тебя занесло! Из цирка – в церковь!
Но мне не казалось, что цирк и церковь – не так уж далеки друг от друга. И под церковным, и под цирковым куполом человек живёт «не по лжи», живёт свою истинную жизнь. Разве не так?… Мой кратковременный попутчик смотрел на меня, как на сумасшедшую. И уж совсем я его доконала, рассказав историю одного клоуна-монаха…
Сон, приснившийся мне в новогоднюю ночь. В ночь на 1974 год.
Зимняя земля. Совершенно голая и безлюдная. Покрытая жёстким снегом, как панцирем. Круглая белая земля. И только я одна на этой земле. На мне – рубище, ноги мои босы. Но я не ощущаю холода снега, только его жёсткость.
Передо мной – дорога, широкая и прямая, снежная и безлюдная, уходящая за горизонт… Я не знаю, кто её проторил, и куда она ведёт. Но я отчетливо осознаю, что она –
И вот – там, на горизонте – возникает голубое облако. Это облако движется ко мне – всё ближе, ближе… И чем ближе оно – тем явственнее я различаю, что это – вовсе не облако. Это – огромный крест! И он словно бы вылеплен, составлен, как гигантское, мозаичное панно, – из голубых звёзд… Звёзды сияют…
И вот уже этот гигантский Крест – прямо надо мной, в зените белого, как земля, неба…
Крест наплывает, он спускается ко мне – чтобы я могла явственнее увидеть его. Ведь это (так я чувствую во сне) и есть тот самый знак, который я ждала, не решаясь сделать первый свой шаг… И вот голубой Крест, приблизившись ко мне, застилает уже всё небо…
Я вглядываюсь в эти сияющие голубые звёзды – и вижу… что это – не звёзды! Это – ангелы: в голубых одеждах, с распахнутыми, голубыми, сияющими крыльями!… И в тот же миг я понимаю, что это не просто ангелы, это – души… Со страхом и радостью вглядываюсь я в их сияющие лица… кого-то узнаю… и ещё, и ещё… – но кого?
(Проснувшись, я уже не могла себе ответить на этот вопрос. Но тогда – во сне – я вся трепетала от радости узнавания, от радости встречи с теми, кого люблю…)
«О Господи!» – только и могла вымолвить я. И падаю на колени на жёсткую снежную стерню, простирая руки к Кресту…
И тут я проснулась. Проснулась с чувством ясно услышанного ответа. В ту минуту я знала, как мне жить дальше. Мои ступни и колени, казалось, ещё ощущали обжигающую жёсткость той дороги, на которую я уже ступила – и по которой теперь хотела устремиться, не откладывая…
Я не сомневалась: впереди – в очень скором будущем – меня ждут большие испытания.
Впервые о грядущем испытании я подумала недели две назад, в декабре. А точнее: 19 декабря, в день Зимнего Николы.
В этот день в храме Николы в Кузнецах говорил проповедь и благословлял народ приехавший в Москву митрополит Антоний Сурожский. Об Антонии Сурожском по Москве ходили легенды. Его называли праведником, а некоторые даже – святым. Говорили, что он очень болен, что-то серьёзное с позвоночником; но, несмотря на это, – он продолжает служить, и много ездит, и встречается с
