«Путешествия и исследования миссионера в Южной Африке». Но почивать на лаврах Ливингстон не стал, отправившись в 1859 году в новую экспедицию. Его назначили консулом области Замбези. С ним поехало несколько помощников.
«Нашей целью, – писал он, – было не открытие каких-либо баснословных чудес, а ознакомление с климатом, естественными богатствами, местными болезнями, туземцами и их отношением к остальному миру, что мы и делали с тем особенным интересом, какого не могут не испытывать, задумываясь о будущем, первые белые люди при работе на континенте, история которого только начинается». На этот раз он обследовал район левого притока Замбези, открыв огромное озеро Ньяса, вытянутое с юга на север. «По обеим сторонам озера возвышаются хижины, – отметил он, – но дым от горевшей травы ограничивал наше поле зрения».
Его жене Мэри суждено было умереть на Замбези от тропической лихорадки в апреле 1862 года. Он записал в дневнике: «Ночью сколотили гроб, на другой день под ветвями большого баобаба вырыли могилу, и маленькая группа сочувствующих соотечественников помогла убитому горем мужу похоронить покойницу».
Несмотря ни на что Ливингстон продолжал исследовать Центральную Африку в надежде обнаружить истоки Нила. После недолгого пребывания в Англии он в 1866 году вновь высадился в устье Занзибара, прошел вдоль побережья на север до реки Рувумы, повернул на запад, достиг озера Ньяса, обогнул его с юга, прошел до берегов Танганьики и… пропал бесследно.
На его поиски был направлен журналист и разведчик Генри Стэнли. От Занзибара он с группой вооруженных белых и двумя сотнями носильщиков двинулся на запад. В ноябре 1871 года в поселке Уджиджи на берегу озера Танганьика он встретил Ливингстона, который болел малярией и находился в критическом состоянии. Его удалось вылечить.
Вместе со Стэнли он продолжил обследование берегов Танганьики, убедившись, что отсюда нет стока на север, к Нилу. Стэнли отправился в Европу, а Ливингстон остался, решив обязательно выяснить вопрос об истоках Нила. Здоровье его было подорвано, и в мае 1873 года он умер.
Его чернокожие спутники бережно сохранили все дневники и собранные материалы. Они торжественно предали африканской земле сердце путешественника и гуманиста, а тело забальзамировали и десять месяцев несли на носилках до берега Индийского океана, почти за полторы тысячи километров. Похоронили Ливингстона в лондонском Вестминстерском аббатстве – усыпальнице королей и выдающихся деятелей Англии.
Стэнли в 1874 году вновь возглавил африканскую экспедицию. Дойдя до озера Виктория, они сплавились на север, подвергаясь нападениям и воинственных туземцев, и свирепых гиппопотамов. Стэнли подтвердил открытие Спика. Осенью 1876 года они обследовали берега Танганьики и направились на запад. Путь через тропические дебри при стычках с туземцами сопровождался большими потерями (носильщики умирали сотнями). Спустившись по реке Луалабе в Конго, они сплавились до Атлантического побережья, только треть участников экспедиции завершила маршрут. Стэнли, однако, оказался в роли триумфатора. Тем более что его книга «Через неведомый материк» (1878) имела шумный успех.
Крещение Сибирью
В трудных и опасных экспедициях человек закаляется физически, учится преодолевать препятствия, не терять самообладания в экстремальных ситуациях. Ради чего? Поначалу – чтобы испытать себя. А затем? Какая у него цель?
На мой взгляд, наиболее достойные цели – познание природы и стремление принести пользу людям, обществу. Именно они были главными для Петра Алексеевича Кропоткина (1842–1921). Он родился в Москве, в семье генерала, потомка Рюриковичей; был камер-пажом Александра II, окончил Пажеский корпус с отличием.
Его ждала блестящая карьера. А он выбрал службу в Амурском казачьем войске и за 5 лет проехал верхом и в повозке, проплыл на лодке и прошел пешком в общей сложности 70 тысяч км. В сущности, это была одна экспециция. Во время нее он стал первым исследователем обширных регионов Восточной Сибири и Дальнего Востока; открыл группы недавно действовавших вулканов, чем опроверг господствовавшее мнение о непременной их связи с морскими побережьями; обнаружил закономерности в строении и расположении горных систем Восточной Сибири и следы великих оледенений в этих краях.
Он писал о своих первых впечатлениях: «Проезжая по бесконечным хлеборобным степям Тобольской губернии и с удивлением вглядываясь в окружающее, я задавал себе вопрос: отчего всем нам знакома только безотрадная Сибирь, с ее дремучими тайгами, непроходимыми тундрами, дикою природой- мачехой…а между тем всем нам так мало знакома та чудная Сибирь, эта благодатная страна, где природа- мать и щедро вознаграждает их малейший труд, их малейшую заботливость?.. Вот какою явилась мне эта страшная Сибирь: богатейшая страна с прекрасным, незагнанным населением, но страна, для которой слишком мало сделано».
Сначала Петр Кропоткин работал в Чите. Но ему не по нраву была такая жизнь. Когда переселенцам на Амуре и войскам не стало хватать местных пищевых продуктов, Кропоткин охотно согласился сопровождать баржи с провизией, отправляемые из Сретенска по реке Шилке до Амура.
Характерный эпизод сплава. Когда в сумерках или в тумане с барж не видно было берега, солдат, сидящий у руля, говорил Кропоткину:
– Пристать пора… Знать бы только, где селение… Петр Лексеич, будь так добр, полай маленько.
И князь Кропоткин заливался лаем. Узнав, откуда доносится ответный лай, кормчий поворачивал к берегу. (Петр Кропоткин научился виртуозно лаять, когда в Пажеском корпусе сидел за непослушание в карцере.)
Их караван попал в бурю. 44 баржи были разбиты и выброшены на берег. Сто тысяч пудов муки погибло в Амуре. Пришлось Кропоткину срочно отправляться к забайкальскому губернатору. Переселенцам на Амуре грозил голод. До конца навигации надо было успеть снарядить новые баржи.
На утлой лодчонке с гребцами Кропоткин плыл вверх по Амуру, когда их нагнал странный пароход, команда которого бегала по палубе, а кто-то прыгнул в воду. Кропоткин направил лодку к месту происшествия. В воде барахтался моряк средних лет, отбиваясь от спасателей: «Прочь, бесы окаянные!» С трудом его вытащили из воды и усмирили. Это был капитан корабля, у которого началась белая горячка.
«Меня просили принять командование пароходом, – вспоминал он, – и я согласился. Но скоро, к великому моему изумлению, я убедился, что все идет так прекрасно само собою, что мне делать почти нечего… если не считать нескольких действительно ответственных минут… Все обошлось как нельзя лучше».
Команда знала свои обязанности хорошо. Благополучно добрались до Хабаровска. (Тогда его впервые осенила мысль о пользе анархии: каждый будет заниматься своим делом, лишь бы ему не мешали.)
Отдыхать было некогда. Дорог был каждый день: надвигались холода, заканчивалась навигация. Не успеют отправить новые баржи с провиантом – быть голоду на Амуре.
По горным тропам в сопровождении одного казака он двинулся вверх по долине Аргуни, сокращая путь. Только в полной темноте делали остановки. Продирались сквозь буреломы. На лошадях преодолевали горные реки. Спали у костра, закутавшись в шинели и одеяла. С рассветом седлали лошадей. Остановка. Выстрел в глухаря. Запеченная на углях птица, овес лошадям, и снова в путь.
Совершенно измученный добрался он до поселка Нары. Здесь встретил забайкальского губернатора. Начались сборы нового каравана барж. А Кропоткин поспешил далее, в Иркутск. Даже бывалых сибиряков удивила необычайная быстрота, с которой он преодолел огромное расстояние.
Почти без просыпу он провалялся неделю в постели, восстанавливая силы. И тут новое поручение:
